— Думаю, после нукты ты её ничем не поразишь, — ядовито сказал Хейнрри.
Ах ты, старая мразь!
— По-вашему, это правда? — оживился Наиболее Оптимальный Брачный Партнёр.
— Экмен, — сказал Андерс. — Ты что, не понимаешь? Она сама генетически модифицирована! Поэтому у неё такая морда! Ей никто не нужен, кроме её динозавра!
Он такой же динозавр, как ты обезьяна.
— Зачем программировать человеку атрофию мимических мышц? — справедливо изумился Экмен.
— Атрофия — побочный эффект, — быстро объяснил психический дед. — Она нелюдь! Я не знаю, трахал он её или нет, но сцепка у них такая, что мне делается страшно. У человека не может быть такой сцепки с животным. У человека даже с человеком такой сцепки быть не может! Они общаются телепатически!
— Это лажа, — лениво и раздражённо оборвал Экмен. — Никто ни с кем не общается телепатически. Док, вы же умный человек, книги читаете…
Меня стал разбирать смех, и я испугалась, как бы связь не разорвалась. Но голоса только стали немного тише. Оно и к лучшему. Мой нечаянный микрофон совсем поник. Он так растерялся и перетрусил, что невольно пустил слюни хозяину на руки. Андерс сбросил его на пол.
Прости, малыш, мне очень нужно. Правда.
— А я хочу её потрахать, — продолжал Великий Оплодотворитель.
— Ты не боишься, что у неё vagina dentata?
— Я трахну её в задницу, — Экмен хохотнул. — А если у неё и в жопе зубы, то, значит, такая у меня судьба.
— Она нелюдь. Это всё равно, что трахнуть ррит.
— Если бы рритские бабы были такими же хорошенькими, я бы их трахал.
— Это скотоложество.
Экмен ухмыльнулся.
— Это ксенофилия…
— Ты знаешь, был такой отморозок, охотник, Лакки, — хладнокровно сообщил Док, — который трахал ррит.
— Как? — Экмен чуть не подпрыгнул.
— На спор.
— Как?!
— Фиксировал и трахал.
— Вот отморозок! — с каким-то оторопелым восхищением согласился Лучший Самец. — А где он сейчас?
— Я не знаю, где он сам, — тонко улыбнулся старик. — Но я могу сказать тебе, где находится его скелет. Ориентировочно.
— А, — сказал Самый Совершенный Производитель. — Понял. Это хорошо. Такие не должны размножаться.
— Он сумел украсть где-то кусок биопластика, — мягко продолжил Док. — И сделать боевые ленты. У него было две ленты, — старик помолчал. — Интересно, как ррит ухитрились его взять. Они не действуют командой. Но в существование великого рритского воина, который сумел избавиться от двух лент, я не верю. А ленты попали к ним…
— И что? — расслабленность Экмена куда-то пропала.
— Фронтир — то ещё местечко. Мы ловим рыбку в мутной воде, но как бы из неё не вынырнуло чудовище…
— Док, конкретней! Ленты ещё появлялись? Ррит научились ими пользоваться?
— Это неизвестно.
Экмен резко выдохнул.
— Ну, так и нечего полошиться, — зло сказал он. — Хомо сапиенс создал, хомо сапиенс командует.
— Не отмахивайся, — ответил Док и в голосе его прозвучало железо. — Все сапиенсы понимают, что уничтожить планету, как в ролике, невозможно технически. Объединённый Совет не богат настолько, чтобы выжигать целый мир. А эти проклятые горы, многокилометровые пещеры, болотистые джунгли… Почему город стоит в пустыне, а не на краю леса, где-нибудь у воды, где климат лучше? Потому что Фронтир — это не планета. Планета называется Ррит Кадара. Фронтир — это кусок пространства, который люди зачем-то захапали. Я предчувствую, что однажды город эвакуируют. И где тогда окажемся мы?
— Доктор, да вы крышей едете, — буднично, почти равнодушно, заметил Экмен. — То у вас нукты общаются телепатически, то город эвакуируют. Перегрелись, что ли?
И, патетически завывая, Лучший Самец провозгласил:
— Злые силы генетически модифицируют людей. Ррит готовят реванш. Скоро гипертехнологии поработят человечество. Тараканы — неизвестная разумная раса!
Судя по вам, очаровательнейший местер Экмен, отдельные представители этой расы действительно разумны. Во всяком случае, говорить умеют.
Очень приятно было всё это услышать.
Но Аджи я так и не нашла.
4
Дни я не считала. Потому что дату от меня не скрывали. Зачем?
С того дня, когда на входе в ангар мне прижали к лицу тряпку с хлороформом, прошло ровно сто суток. По земному времени наступило двенадцатое августа. В пустынной части Фронтира царствовал сезон засухи.
Это была круглая дата и ещё по одной причине. Ровно два года назад Янина Хенце была подвергнута эвтаназии как антисоциальный элемент высшей категории опасности.
О моём внешнем виде позаботились уже давно. Принесли новую одежду: джинсы, майки и красивый и дорогой льняной брючный костюм кремового цвета. Для радости очей Экмена, не иначе, хотя осуществлять своё намерение он почему-то не торопился.
Когда незнакомый мне флегматичный местер очень вежливо попросил меня собираться, я не ощутила ничего, кроме сосредоточенной готовности к действию. Я поняла, что Хейнрри и Экмен добились своего. Что метаморфоз завершился, по крайней мере, внешне. Что через несколько часов я могу погибнуть наименее возможным для экстрим-оператора образом. Но сейчас рефлексии были недопустимы.
Временами экстрим-оператор — такое же биологическое оружие, как её нукта.
Меня вывели на воздух. Посадили в «крысу».
И тогда я поняла, почему не могла войти в контакт с Аджи. Вольер находился на значительном расстоянии от базы. Видимо, сначала моего мальчика заперли прямо в здании, а потом, из страха перед боевым нуктой или из каких-то других соображений, перевезли. «Крыса» шла, судя по моим ощущениям, минут десять и очень быстро. Несколько десятков километров — это много даже для связи нукт между собой, не то, что для человека.
Начальство прибыло к месту проведения эксперимента раньше меня. Людей было удивительно мало. В пределах видимости стояли всего две «крысы», наша была третьей. В тени внушительного забора неторопливо беседовали Хейнрри и Экмен, чуть поодаль сидели рядком и курили трое вооружённых мужчин.
Рядом, на грани тени и света, полуозарённые солнцем, стояли двое… два существа, которые определённо не принадлежали к человеческой расе. Равно как и к расе ррит.
Симпатия, которую могут испытать или не испытать друг к другу представители разных цивилизаций, зависит вовсе не от меры их внешней схожести. К людям наиболее близки по менталитету нкхва, которые при первом знакомстве вызывают у нас плохо скрываемую тошноту — так очевидны в них черты предков-амфибий. По отзывам нкхва, мы для них ненамного симпатичней. Тем не менее, привычка скоро делает внешность маловажной, и собеседники понимают, что мыслят схоже, им легко договориться и интересно друг с другом. Даже юмор у нас одинаковый.
