Безмолвно лежали на полках черепа и кости, стояли древние горшки, статуэтки и фигурки из стекла, кости и отшлифованного камня. Примостив фонарь на пол, Баллас прямиком направился к полке, с которой две недели назад старик снял деревянную коробочку с вожделенным диском… Здесь не было ничего, кроме кучи измятого шелка. Он схватил ткань и скинул ее с полки, надеясь отыскать под ней шкатулку. Тщетно.
– Что ты с ней сделал, старик? – тихо пробормотал Баллас. – Куда ты ее подевал?
Подхватив фонарь, он судорожно принялся обшаривать соседние полки. Взгляд метался от экспоната к экспонату, фонарь подрагивал в руке. Тени затаились в пустых глазницах козлиного черепа, отблески огня плясали на боках зеленого стеклянного кубка. Прошептав проклятие, Баллас покачал головой.
– Подложил ты мне свинью, старый пройдоха!
На полке лежала шахматная доска. Коробка была сделана из черного и красного стекла, фигурки – из синего и желтого. Может, шкатулка спрятана за этой доской, поблескивающей в свете фонаря? Баллас опустился на колени, собираясь заглянуть в глубь полки. Терпение его истощилось, сдали нервы.
– Кровь Пилигримов! – рявкнул он и, схватив шахматную доску, отшвырнул ее в сторону. Доска ударилась о стену и разлетелась тысячами красно-черных осколков. Фигурки посыпались на пол, с мелодичным звоном раскалываясь о каменные плиты. Баллас осмотрел полку. Шкатулки не было.
Кровь, прилившая к лицу, стучала в висках крохотными молоточками. Баллас протянул руку к следующей полке, смахнул с нее звериные кости. Череп льва разлетелся, ударившись об угол стола, белые обломки брызнули в стороны. Баллас отскочил. Под каблуком хрустнул крошечный череп полевой мыши. Шкатулки не было.
У Балласа затряслись руки. Он медленно закрыл глаза, стараясь успокоиться. Тщетно. Где же шкатулка? Где – в этом огромном складе проклятого бесполезного дерьма? Где? Где?
Он повертел головой по сторонам, с ненавистью обводя взглядом огромный сводчатый зал.
– Где она? – заорал Баллас. – Где???
Красный туман застилал глаза. Он словно висел в воздухе, сочась из кирпичной кладки стен, из полок, из самих экспонатов. Зарычав, Баллас сжал кулаки и скинул с очередной полки стеклянные статуэтки. Крошечные хрупкие фигурки воинов, политиков и философов древности разбились о каменные плиты.
И вновь – никаких признаков шкатулки. Рычание Балласа превратилось в рев. Он смахнул очередную порцию черепов. Потом – керамическую посуду, расписанную в восточном стиле. Пол был устлан глиняными и костяными осколками. На следующей полке оказались гобелены вековой давности, ломкие и ветхие; одни порвались, когда Баллас отшвырнул их, другие рассыпались в пыль. Следующую полку занимал отряд солдатиков из слоновой кости – каждый размером с указательный палец. Баллас разметал их ряды словно удар молнии.
Он яростно обыскивал хранилище. Пот ручьями тек по лицу. Острый осколок какого-то древнего реликта – теперь уже было не понять, какого именно, – рассек Балласу ладонь. Когда он смахнул несколько изукрашенных чаш, кровь окропила стену. Порезанная рука ныла, но боль казалась почти приятной. Звуки разрушения – звон стекла и шорох разбивающейся глины – тоже нравились Балласу. Он двигался по залу словно торнадо. Вскоре все полки были пусты.
Тяжело дыша, Баллас привалился к стене. Под ногами хрустели остатки изничтоженных древностей. Глиняное крошево облепило стекло фонаря. Костяные обломки валялись на полу вперемешку с осколками стеклам фарфора. Кровь из длинного пореза на ладони обрызгала полки и стены, заляпала рубаху и штаны Балласа. Он поднес руку ко рту и облизал рану.
– Если шкатулка не здесь, она может быть где угодно… Тонкое наблюдение, ничего не скажешь. Но Балласу слова придали бодрости и надежды. Однако где же она? Куда проклятый старик мог ее запрятать? Конечно, он не настолько глуп, чтобы выставлять шкатулку напоказ, класть туда, где всякий может увидеть… Взяв фонарь, Баллас поднялся по ступенькам и вернулся в выставочный зал.
Он шел среди витрин, где стояли чучела животных. В одной были птицы с набитыми конским волосом телами – скопы, орлы, ястребы, вороны, воробьи, сороки. Их неживые глаза блестели в свете фонаря. В другой пол устилали сухие листья, ветви, еловые и сосновые иглы. На них сидели чучела лесных крыс, мышей, белок и даже стоял олененок. В некоторых витринах Баллас видел пауков, жуков, бабочек. В иных – чучела медведей, львов, лосей…
Но ни малейших признаков шкатулки.
Баллас осмотрел вторую залу. Здесь были выставлены предметы древних цивилизаций: артефакты лективинов с Дальнего Запада, вокаринов с юга, шабринов, живших в районе экватора… И никакого диска.
Выругавшись, Баллас почти бегом ринулся в последний зал – он же первый, если считать от входа. Его окружили предметы ныне существующих народов. Белые льняные халаты, шали и кривые мечи Востока. Прочные меховые одежды и копья охотников на тюленей – даскери, племени с Дальнего Севера…
А вот шкатулки по-прежнему не было.
Баллас грязно выругался. Ярость распирала его, жгла точно огнем. Шагнув к ближайшей витрине, он что было сил двинул по ней ногой. Брызнули осколки стекла, заискрившись в свете фонаря. Баллас посмотрел на них, чувствуя, как умирает надежда. Все планы, которые он обдумывал с лихорадочной радостью. Чудесные шлюхи, бесконечное вино, удобная теплая комната – все это угасло, как теплый костер под проливным дождем.
Крикнув, он снова ударил витрину. Она вздрогнула, посыпались ножи и меха. Баллас взирал на них с ненавистью и отвращением. Потом взгляд его переместился на стену зала, ярдах в двадцати от витрины. Баллас моргнул.
Показалось – там, на границе света и темноты, стоит человек. Невысокий и странно сгорбленный. Сердце Балласа застучало как сумасшедшее, но в следующий же миг он понял, что обознался. Не человек это был, а всего лишь узкий дверной проем.
Баллас кинулся к нему и дернул ручку. Заперто. Разбежавшись, он врезался в дверь плечом, ломая замок и сдирая ее с петель. Переведя дыхание, Баллас вошел в комнату и огляделся. Он увидел массивный стол в центре и полки на стенах. Полки были завалены пергаментами, на столе лежала толстая книга с золотыми буквами на переплете. «Каталог даров земли». Старик говорил геологу об этой книге. Возможно, он все же пытается определить происхождение голубого камня… Здесь, в маленькой каморке.
Фонарь замерцал. Свет начал меркнуть. Баллас схватил свечу и зажег ее от угасающего пламени фонаря. Раздираемый нетерпением, схватил кучу пергаментов и скинул с полки; сухие листы посыпались на пол. Он надеялся отыскать шкатулку или диск, спрятанный под грудой, – но тщетно.
Вторая полка, третья. Пергаменты летели на пол, как сухие осенние листья. Пусто, пусто. Раздражение превращалось в застящую глаза ярость. Пачка за пачкой Баллас скидывал на пол ломкие листы, пока не опустошил все полки.
– Проклятие! – завопил он. – Будь все проклято! Все!!!
Повернувшись к «столу, он пнул его что было сил. Пухлый том полетел на пол, свеча опрокинулась и упала на рассыпанные пергаменты. Баллас направился к двери – и замер на пороге.
