— Нет. Индивидуальный дэй-дрим… Не все ведь джампуются сюда лагеря штурмовать. Каждому хочется чего-то своего.
— А зачем тогда вы устраиваете всеобщие спектакли?
— Это не спектакли. — Голос Клода был спокоен, как будто учитель объясняет ученику новую тему. — А устраиваем мы их затем, чтобы здесь никто не чувствовал себя одиноким.
Калинов понимающе кивнул.
— Ты знаешь, Клод, — сказал он после паузы. — Я был не прав… С той пощечиной.
Клод пристально посмотрел Калинову в глаза.
— Ты странный шнурик, Саша. — Он покусал губу. — Вот ты лежишь рядом, пацан пацаном… А порой мне кажется, что ты лет на сто старше меня.
— Почему? — Калинов сел.
Как будто насквозь видят, — думал он. — Какие они, в сущности, еще дети… Но иногда становится страшно находиться рядом с ними. Не то что солгать — душой покривить нельзя!
— Не знаю. — Клод пожал плечами. — Просто такое ощущение.
Отступись, старый козел, — сказал себе Калинов. А вслух произнес:
— Линяю я домой.
— Ага, — отозвался Клод. — Приходи завтра. Калинов встал и принялся натягивать штаны.
— Только заруби себе на носу, шнурик, — продолжал Клод, — обидишь как-нибудь Витку — я не погляжу на то, что ты пацан пацаном!
— Запомню, — пообещал Калинов. И окунулся в серый туман.
* * *
Когда туман рассеялся, вокруг не оказалось ничего похожего на внутренности джамп-кабины. Калинов стоял на пороге незнакомого помещения. В помещении было пусто. И темно. Однако, едва Калинов сделал шаг назад, стены вспыхнули неяркими разноцветными огоньками. Намного светлее от этого не стало, но Калинов смог разглядеть ровные шеренги столиков, заполняющих помещение. Он усмехнулся: кажется, он стоит на пороге одного из тех автоматических кабаре, столь распространившихся в последнее время по Европе. Правда, зал был пуст, за столами никто не сидел, но этот антураж после всего происшедшего казался настолько неожиданным, что Калинову стало любопытно, что Вита придумала еще. И потому он спокойно сел за столик прямо напротив стереорамы, изображавшей пустую сцену, задрапированную серой в полутьме — а в натуре, по-видимому, белой — материей. Кресло тут же трансформировалось под очертания его тела, и Калинов подумал, что, если бы в кабаре оказался наблюдательный посетитель, он бы немало удивился: с какой это стати кресло, в которое уселся молоденький парнишка, приняло такие очертания?
Наблюдательных людей в зале не оказалось, однако кабаре сразу ожило. Должно быть, именно Калинова здесь и ждали.
— Добрый вечер! — раздался интимный голос, и опытное ухо Калинова тут же уловило, что говорит автомат. — Мы рады видеть вас в нашем театре. Ждем вашего заказа. Представление — через полчаса.
Голос умолк, из стола выдвинулось табло меню. И Калинов обнаружил, что сегодняшние приключения только разбудили его аппетит. Он вынужден был отметить, что давно уже не испытывал такого голода. И принялся нажимать кнопки, надеясь, что кабаре не растворится в сером тумане и удастся поесть здесь, за этим столом, где никто не мешает.
Тут ему в голову пришло, что это именно его фантазия создала пункт удовлетворения желудочных страстей, а значит — пока создатель не насытится, кабаре не исчезнет. И надо сказать, такое всемогущество было весьма приятно. Как в молодости, когда, казалось, можешь абсолютно все и не было еще за плечами груза ошибок и компромиссов. Тем не менее, при всем ощущении всемогущества, спиртного Калинов заказывать не стал: ни к чему играть в казаки-разбойники с собственным организмом, до добра такие игры не доведут. Ограничился соком.
Через минуту раскрылись створки люка, и недра стола родили поднос с заказанным. Калинов взял в руки нож и вилку и вдруг понял, что пустота зала действует ему на нервы.
И тут же послышались голоса. Калинов в растерянности крутил головой. Пустых столов в зале больше не было, вокруг сидели плечистые молодые парни, что-то жевали, разговаривали друг с другом. За столом Калинова никто не появился. Из гула голосов слух не выделял ни одной различимой реплики. Более того, и лица-то у парней были какие-то неразличимые.
Во всяком случае, когда Калинов отвел глаза от сидевшего по соседству блондина, ему показалось, что лицо того исчезло, превратилось в неразличимую маску: точка, точка, два крючочка… Однако, если не смотреть по сторонам, ощущения странности не возникало, а пустота больше не давила на психику. И Калинов принялся за обед.
Обед был натуральный. Бифштекс оказался настоящим мясом, да и овощи явно выросли на грядке, так что Калинов с давно не испытываемым удовольствием очищал тарелки. Вокруг ели и разговаривали. Заметив, что безликие парни не смотрят Друг на друга, Калинов пришел к выводу, что каждый беседует с самим собой. Из-за столов никто не поднимался, никто не выходил и не входил в зал, но, в конце концов, что ему за дело до собственных фантазий, когда организмом правит желудок? Уж лучше такие сотрапезники, чем шипящие драконы или белобрысые юнцы в тигровых шкурах! С лайтингами в руках…
А потом вспыхнули софиты, и стереорама преобразилась. Серая драпировка покрылась разноцветными пятнами. Донеслись звуки фанфар, по залу разнесся приятный аромат незнакомых духов. Мерно жующие физиономии как по команде повернулись в сторону сцены. Гул голосов резко оборвался, словно кто-то где-то выключил звук.
А потом на сцену явилась из ниоткуда прелестная девичья фигурка, затянутая в облегающее одеяние. Софиты светили в глубокий вырез на спине, и Калинов сразу узнал Биту, хотя она и поменяла цвет волос — с рыжего на белый. Фигуру-то так легко не поменяешь… Если ты не вооружен дисивером…
И начался сеанс стриптиза. Калинов никогда не понимал популярности подобных заведений. Конечно, голографическое изображение на вид ничем не отличается от живого тела, но ведь стриптиз — не простой показ процесса избавления от одежды. Живая артистка всегда чувствует настроение зрителей, их желания и темперамент и в зависимости от настроения зала меняет ритм движений и музыки. Тут музыка звучала очаровательная, но ритм не менялся. Автоматика…
Калинов сглотнул слюну и оглянулся. Тупые физиономии, глядя на обнажающуюся Биту, мерно пережевывали свою жвачку. С удовольствием. Как коровы.
Господи, — подумал Калинов, напрочь забыв, что в зале сидят не люди. — Да как же они могут!
И тут же коровы перестали жевать, но от этого выражения лиц сотрапезников стали еще тупее. Калинов снова обратился к представлению. Процесс обнажения успешно развивался. Верхняя половина одеяния уже валялась на сцене. А потом ритм музыки плавно замедлился, как и должно было произойти перед главными событиями. И неожиданно Калинов понял: это не стереорама и не изображение Виты, это настоящая сцена и сама Вита живая, горячая, соблазнительная. А еще он понял, что все представление разыгрывается исключительно ради него.
О господи, — подумал он. — Что же я такое натворил? Что станется с нею, когда она узнает обо мне правду?
