Я ввел член в анус Мадлин. Теперь ее голова была занята исключительно покупками, которые она вскоре сделает на Кинг-роуд. Она издала короткий стон, призванный изобразить удовольствие.
— А эту часть истории я никогда не рассказываю, — сказал я.
Вот вам уважительная причина, почему я сплю только с женщинами, в которых не боюсь влюбиться.
7
Около трех Мадлин заснула, оставив меня наедине с ночью. В эти короткие предрассветные часы в сердце совершаются самые существенные перемены. Некоторое время я просто лежал на полу в ванной. Курил. Затем вышел на верхнюю террасу, покрытую свежим хрустящим снегом. Постоял, любуясь крышами Клеркенвелла. Заглянул в мини-бар и отдал дань уважения каждой бутылке, которую там нашел. Посмотрел телевизор.
В темноте с истинно британской неадекватностью заворчал снегоочиститель. Впрочем, когда открылась кухня «Зеттера», снег повалил с прежней силой. Лондонцы проснутся, выглянут в окно и воскликнут: «Это что-то новенькое!». Благодарение Господу. Что угодно, лишь бы что-то новенькое.
Рассвет медленно проявлял дагерротип города. Снег захватывал землю как человека захватывает новая идея. Мадлин проснулась с внезапностью, которая меня всегда поражала, переполненная свежей энергией. Она призывно качнула бедрами, намекая, что готова к новым постельным подвигам.
— Давай ты пока примешь душ, — предложил я, — а я закажу нам завтрак.
Через пятнадцать минут (зная Мадлин, можно было с уверенностью сказать, что она еще даже не намылила мочалку) раздался стук в дверь.
— Здорово, — с улыбкой сказал Эллис. — Извини, но это не обслуживание номеров.
Он знал, что у него будет всего секунда, прежде чем я хлопну дверью или брошусь на него, так что он быстро поднял ладони и сказал:
— Я безоружен. Просто хочу поговорить.
Знакомый мягкий голос с калифорнийским акцентом. Три года назад, морозной ночью в Доломитах, они с Грейнером поймали и чуть не убили меня. С тех пор он не изменился. Длинные, до пояса, светлые волосы обрамляли восковое лицо со впалыми щеками. Он мог бы показаться альбиносом, если бы не ярко-голубые глаза с выражением нечеловеческого высокомерия. Будь он нормального роста, выглядел бы героем древних саг. Но с ростом под два метра ему было самое место на задворках научной фантастики. Глядя на него, я не мог избавиться от чувства, что он родился хипповатой девчонкой в Сан-Франциско, а потом попал в зону радиации. Сейчас на нем были черные кожаные штаты и полинялый пиджак «Льюис».
— Можно войти?
— Нельзя.
Он закатил глаза и начал было «Джейк, перестань…» — а потом с хирургической точностью врезал мне между ног.
Я был прекрасным бойцом — когда-то. Меня считали опасным. Я знал каратэ, кунг-фу, джиу-джитсу, умел отправить противника на тот свет йельским приемом. Но если тебе десятилетиями приходится держать себя в руках, чтобы не вызвать подозрений Охоты, несложно потерять форму. Так что я сделал то, что на моем месте сделал бы любой мужчина: втянул воздух сквозь зубы, подождал, пока перед глазами рассеется туман, упал на колени, а потом, скорчившись, завалился на бок — и все это в полной уверенности, что прошедшая ночь была последней в моей жизни. Эллис переступил через меня (перед взглядом мелькнули мокрые байкерские ботинки, и меня обдало вонью с улицы) и закрыл дверь. Из душа донеслось чихание Мадлин. Не обратив на него никакого внимания, Эллис присел на край кровати.
— Джейк, — сказал он. — Ты должен кое-что узнать. Ты догадываешься, что я хочу сказать?
Я не догадывался, но от меня и не требовалось ответа. От меня требовалось только лежать, скорчившись, на полу, и судорожно глотать воздух.
— А сказать я хочу вот что: ты последний. На тебя брошены все силы. Больше никого не осталось. Все это шоу — ради тебя одного.
Я закрыл глаза. Не помогло. Снова открыл. Все, что мне было нужно, — один глубокий вдох, но легкие казались обожженными. Эллис сидел, раздвинув колени и положив локти на бедра. В окне у него за спиной висела сизая туча. Сыплющийся из нее снег казался пеплом. История связывает с падающим снегом все новые ассоциации: ленты серпантина, нацистские крематории, финал «Кубка мира», трагедию 11 сентября.
— Ты знал об этом? — спросил Эллис.
Я очень осторожно покачал головой. Он облегченно вздохнул — ну конечно, если бы я знал, у меня наверняка не получилось бы это скрыть, а это значило бы, что в ВОКСе утечка информации. Он покрутил головой, чтобы снять напряжение, сделал пару глубоких вздохов и выпрямился, глядя прямо на меня.
— Я кажусь тебе злобным ублюдком, — сказал он. — Здесь даже в воздухе что-то такое витает. Наверное, мне сейчас полагается на тебя помочиться или что-нибудь в этом духе.
Его длинные ловкие пальцы обладали той отталкивающей подвижностью, которую иногда можно заметить у виртуозных гитаристов.
— Не беспокойся, я не собираюсь ничего такого делать. Просто хочу на тебя посмотреть, прежде чем мы… Ну, закончим это. Последнее «ура», знаешь, — он выглянул в окно и пробормотал: — Господи, ну и погодка.
Несколько секунд мы молча наблюдали за кружащимися снежными хлопьями. Потом Эллис повернулся ко мне.
— Сказать по правде, — произнес он, — ситуация неоднозначная. Теперь все неоднозначно. Ни то, ни се. Не мораль, а каша. Нет, все более-менее нормально, все идет своим чередом… Вспомни того парня… как его… Фрицл? Который много лет насиловал свою дочь в подвале. Мы же его на самом деле не осуждаем. Мы знаем, что есть психология, есть какие-то причины. Это за гранью добра и зла.
Я услышал, как Мадлин переключила душ на массажный режим. В голове промелькнула мысль, что Эллис под действием наркотиков. Его лицо покрывала испарина.
— Нам повезло, — продолжал он. — Мы нашли тебя. Французский агент следил за подозреваемым и вдруг обнаружил, что подозреваемый следит за тобой. Мы думали, ты все еще в Париже.
Собрав остатки воздуха в груди, я еле слышно выдавил:
— Что же ваш агент меня не убил?
— Ну что ты, Джейк. Ты — добыча Грейнера. Сам знаешь. Вся Охота это знает, весь ВОКС. Это как пять Столпов Ислама.
Теперь я ощущал одновременно ноющую пронзительную боль в животе и колющую — в кишечнике, острую темно-красную пульсацию в затылке и рвотные позывы. Я приподнялся на локте и отрыгнул, что в моем состоянии было почти чудом.
— Не стану врать, — сказал Эллис. — Мне будет жаль, когда ты умрешь. Не люблю закаты — по крайней мере, закаты эпохи.
Его рука наткнулась на чулок Мадлин, который валялся на кровати. Он лениво подцепил его своими белыми, ужасающими, похожими на спаржу пальцами и, кажется, наконец сообразил, что тут творилось прошлой ночью. Это было на него не похоже. Я вспомнил, как Харли описывал Эллиса: «У него потрясающе извращенное мышление. Его понимание вещей не укладывается ни в какие рамки, не пытайся понять его логику. Когда имеешь с ним дело, нужно помнить, что он наполовину психопат».
