Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Когда взвод построился, Левантов жалобно взмолился: дескать, возьмите с собой, братцы.
– А ты кем на фронте был? – строго поинтересовался взводный.
– Радистом… и пулеметчиком.
– Пулеметчик пригодится, – решил Назар.
Им пришлось побегать по этажам Смольного, прежде чем товарищ Подвойский написал бумажку, по которой взвод получил в цейхгаузе винтовки, патроны и ручной пулемет Льюиса. В ранних осенних сумерках их эшелон отчалил от перрона Царскосельского вокзала.
Первой в составе, впереди паровоза, катилась открытая платформа с двумя полевыми пушками. Сразу за паровозным тендером были прицеплены теплушки, в которые погрузились рота запасного лейб-гвардии Литовского полка и большой отряд из рабочих Балтийского и Путиловского заводов. В следующем вагоне купейного типа ехали вожди, причем Роман так и не понял, кто именно из руководства направлен в Могилев. Вроде бы на перроне промелькнули Подвойский, Дзержинский, Сталин и какой-то старик в генеральской шинели без погон. Подсуетившись, Селютин посадил свой взвод в середине состава, потеснив красногвардейцев Обуховского завода. Вагон оказался плацкартным, так что разместились они с относительным комфортом. После них шли вагоны с пехотой, моряками «Авроры» и древнего броненосца «Александр II» (ныне – учебный корабль «Заря Свободы»), а замыкали состав еще одна платформа с легкими пушками и теплушка латышей пулеметной команды.
В общей сложности, как прикинул Роман, первым эшелоном в Ставку отправилось до полутысячи штыков при четырех орудийных стволах. Насколько он помнил – а помнил он много – всего Питер должен был послать в Могилев от шести до восьми поездов. Как следствие, послезавтра вечером возбужденная толпа матросов заколет штыками генерала Духонина, сразу же возобновится безобразная череда офицерских убийств, а там – и гражданская война.
Пристроившись на койке в обнимку с винтовкой, Роман попытался представить, как будет действовать в Ставке. Прежний план оставался в силе, но теперь у него в подчинении оказалось более-менее боеспособное подразделение. Мысли путались, разыгралась нервная дрожь, да и волнение вчерашнего дня наложилось на усталость бессонной ночи. Заснул он совершенно для себя незаметно и, открыв глаза, обнаружил, что за грязным окном уже рассвело.
– Где мы? – осведомился Рома, рывком переместившись в сидячее положение.
– Вроде пока в России, – сообщил Батя. – Всю ночь гнали почти без остановок. Ты чай будешь?
Чай показался полезной идеей, но в данный момент организм требовал иного. Сортир абсолютно не соответствовал санитарно-гигиеническим нормам. Кое-как справив большую и малую нужду, Рома воспользовался наколотыми на гвоздь обрывками книжных страничек и с ужасом понял, что нечем вымыть руки. Понятнее стало, почему Гражданская война сопровождалась жуткими эпидемиями тифа и прочими радостями жизни. Точнее – смерти.
На его счастье, поезд притормозил посреди поля. Спрыгнув со ступеньки, Роман набрал полные пригоршни снега, кое-как отчистил руки, сапоги и полу дубленки. Рядом с ним, чертыхаясь, мылся и обтирался Левантов. Остальные участники экспедиции с интересом наблюдали за ними сквозь распахнутые вагонные двери и выбитые окна.
– Так и завшиветь недолго, – злобно прошипел Георгий. – Для чего, спрашивается, революцию делали? Чтобы в дерьме по уши сидеть?
Помешав придумать убедительный ответ, паровоз жалобно засвистел и прибавил ход. Под улюлюканье пассажиров два любителя чистоты догнали свой вагон и заскочили в тамбур. Толпившиеся в проходе бойцы весело сочувствовали: дескать, не удалось убежать, а мы уж собирались пострелять дезертиров.
Вернувшись в свой закуток, они попили горячий кипяток, слегка попахивавший старым чаем. Батя уже раздавал консервы – по банке на двоих – и по ломтю черного хлеба. Подсмотрев, как орудуют остальные, Роман лихо вскрыл штыком банку тушенки, подсел к Левантову и осведомился, как тот собирается действовать в Ставке. Подцепив кончиком штыка кусок замерзшей свинины, радист-пулеметчик ответил задумчиво:
– Не допустить резни. Рабочие меньше на офицеров озлоблены, поэтому красногвардейцам больше доверия.
– Я тоже так думаю, – согласился Роман. – С другой стороны, среди матросов большинство рабочие, должны быть сознательнее, чем пехота.
– С чего ты взял, что мы из рабочих? – вмешался в их разговор удивленный большевик Павел Андрющенко. – Почти все братишки деревенские, грамоте только на флоте обучились. Один Назар у нас матросом на волжских пароходах успел поработать, да я на заводе у станка год постоял.
Назар Селютин мрачно возразил: дескать, он тоже из крестьян – пацаном уехал в Нижний из голодной деревни, до пятнадцати лет служил на побегушках в трактире, только потом на пароход устроился. Грозного мужика прорвало, он чуть не со слезами вспоминал, как измывались хозяева над прислугой.
– Ты прикинь, пацан, – говорил он, свирепо размахивая кулаками. – Ложимся последними, как всё приберем и почистим. Спали на полу, полено под ухо положимши. Ни свет ни заря приказчик пинками поднимет, и снова завертелась карусель. Самовар растопи, дров и воды натаскай, летом и зимой босиком бегали через полгорода по любой мелочи. И забесплатно вкалывали, только за харчи и подзатыльник. Дружок мой в двенадцать лет от чахотки помер, брательника старшего пьяный купец изувечил… Мне, считай, вахта в кочегарке за отдых казалась, когда на флот забрили. А уж когда грамоте учить стали да в гальванеры перевели, так и вовсе почти человеком себя почувствовал.
– Грамоте офицеры или кондуктора учили? – зачем-то спросил Георгий.
Назар мрачно махнул рукой и принялся доедать свинину. Саня-Дракун, успевший прикончить положенную ему половину банки, ответил за друга:
– Лейтенант был такой на «Славе», Лавров. Он и азбуке научил, и глазенки закрывал, когда Пашка Андрющенко нам брошюрки про революцию растолковывал. Погиб он в первом большом бою.
– Который бой? – вскинулся Роман. – Когда затопили отсеки с одного борта, чтобы увеличить дальность стрельбы?
– В том самом…
– Ты расскажи, как того капитана защитил, – хохотнул Батя. – Белоносова или как его…
– Ну не дал безвинно загубить, что с того, – буркнул Саня, сверкая посиневшим фингалом. – Не я один, многие Белоусова защищали. Справедливый был, хоть и офицер, понапрасну никого не драконил. Даже комиссар его недолго агитировал за революцию.
Неожиданно все матросы, включая вечно насупленного взводного Селютина, разразились громовым хохотом. Очень не скоро, чуток успокоившись, моряки рассказали сквозь раскаты угасавшего смеха, как Матвей Рысаков наладил перевоспитание буржуазного элемента. Офицеров заперли в подвале Морского Собрания и заставили разучивать революционные песни. Тех, кто правильно пел «Варшавянку» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой», выпускали из-под ареста и даже возвращали на командные должности. Капитан 2-го ранга Белоносов Андрей Васильевич вроде бы стал старшим офицером линкора – то ли «Гангута», то ли «Андрея Первозванного».
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
