Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
– Да уж, – улыбнулся Архивариус. – Генерал-прокурора Сената – а именно этот пост занимал тогда граф Самойлов – «кем попало» назвать трудно…
– А второй эпизод? Подобного же рода? – Кравцов слушал внимательно, делая пометки в блокноте – дабы не запутаться в родственных связях графских родов восемнадцатого-девятнадцатого веков.
– Там скорее не эпизод… Некая смутная тенденция… Дело в том, что графиня Скавронская, мать Юлии Павловны Самойловой, в начале прошлого века… Отставить! Естественно, позапрошлого, – все никак не привыкну… Короче, в начале девятнадцатого столетия она засветилась среди поклонников Лабзина. И он, надо сказать, выделял ее среди толпы пресловутых поклонников. И – внимание! – неоднократно бывал в ее поместье, в «Графской Славянке». Но в старой, еще деревянной усадьбе…
– Простите мою серость – но кто такой Лабзин? Я, к сожалению, пишу не исторические романы.
– О, Александр Федорович Лабзин в свое время пользовался изрядной популярностью! По многим недоказанным подозрениям был он дьяволопоклонник; но совершенно бесспорно – мистик, масон, переводчик трудов западных чернокнижников, драматург, издатель журнала «Сионский вестник»…
Кравцов загрустил. Ну вот, думал он, появился на горизонте «Сионский вестник», а с ним и масоны, сейчас появятся продавшие Россию жиды, и последует призыв их бить, а Россию спасать… Старая песня о главном, до тошноты скучная.
Он ошибся. По словам Архивариуса, среди последователей Лабзина лиц иудейского вероисповедания как-то не наблюдалось. Наоборот: одни христиане, почти все русские, больше того – сплошь люди видные: придворные, высшие чиновники, военные в немалых чинах, богатые представители петербургской знати…
– И чем закончился интерес этого Лабзина к графине и ее усадьбе? – спросил Кравцов.
– По-моему, Лабзин просто не успел довести задуманное до конца. Им и его окружением заинтересовались. История малоизвестная. Дело было так…
Он устроился поудобнее в кресле и рассказал Кравцову действительно малоизвестную историю о деятельности спецслужб старых времен. История предварялась достаточно длинным вступлением, и лишь косвенно касалась графини Самойловой. Тем не менее впоследствии Кравцов изложил ее в письменном виде – вполне могла пригодиться для очередного романа (будут еще романы! обязательно будут!).
– Император Александр I, – начал Архивариус, – был либеральнейшим человеком. Терпимым до глупости…
Предания старины – II
«Умирающий сфинкс». 1809 год
(Рассказ Архивариуса, записанный по памяти Кравцовым. Отдельные – не слишком наукообразные – особенности речи рассказчика сохранены.)
Император Александр I, без сомнения, был либеральнейшим человеком. Терпимым до глупости. Плоды это приносило соответствующие. Достаточно сказать, что ребят, заливших впоследствии кровью Сенатскую, он мог легко и просто прихлопнуть еще в начале 1820-х годов, причем без казней и каторги. Все сведения о тайных обществах будущих декабристов у императора были – вплоть до поименных списков их членов. Отправил бы десяток-другой горячих и скучающих в мирное время офицеров в отставку, разослал бы их по родимым поместьям – глядишь, в одиночестве, не подзуживая друг друга, занялись бы чем-нибудь полезным, плюнув на якобинские бредни.
Ан нет, И кончилось тем, чем кончилось.
Мало того, ряд лет Империя при Александре вообще жила без какой-либо централизованной политической полиции. Едва вступив на престол, он тут же ликвидировал Тайную Экспедицию Сената – не создав ничего взамен. А министром внутренних дел назначил графа Кочубея – молодого либерала и ценителя искусств…
С тем же успехом в наше время можно поставить Новодворскую во главе ФСБ.
В 1809 году, правда, на императора нашло просветление – Кочубея он из министров убрал, и чуть позже учредил Особую Канцелярию – хоть как-то, с множеством ограничений, но заботившуюся о политической безопасности государства. В преддверии решительной схватки с Наполеоном это стало жизненной необходимостью (кстати, главную свою задачу ОК выполнила блестяще – хотя поклонников Бонапарта в русском обществе хватало, к 1812 году почти все потенциальные коллаборационисты были аккуратно, без лишнего шума, профилактированы). Тем не менее либералы всех мастей после учреждения Канцелярии подняли визг и вой о «возвращении времен кнута и застенка». И добились-таки своего – в 1819 году Кочубей вновь занял министерское кресло, первым делом настояв на ликвидации Особой Канцелярии. Тут-то и зашевелились декабристы и прочие русские карбонарии…
Так вот, о масонах.
Естественно, в такой обстановке чувствовали они себя привольно, как черви в навозной куче. Только в Петербурге за годы правления Александра возникло свыше двадцати масонских лож. Кстати, император в молодости и сам посещал их собрания. Есть сведения, что в одной ложе, «Des gekronten Pelikans», руководимой неким Розенштраухом, Александр принес-таки вступительную клятву… Информация неподтвержденная, но запретил масонство в России император лишь в 1822 году, – и то указом мягким и до конца не исполненным. После чего, к слову, долго не прожил.
Члены ложи «Умирающий Сфинкс», организационно оформившейся к началу 1800-х годов под руководством Лабзина, масонами себя не называли. Именовались «мартинистами» – производя название то ли от известного мистика-сатаниста Мартинеса Паскуалиса, то ли от не менее известного Луи Сен-Мартена… Разные есть версии, но суть не в том.
Отношение к Лабзину и мартинистам у русского общества было двойственным. У высшего общества, естественно, простой народ и понятия не имел обо всех этих мистических игрищах. Одни считали их безобидными чудиками, совмещавшими детские игры в общение с духами и вполне материалистические карьерные соображения. Другие верили, что Лабзину и вправду кое-что открыто … И те и другие, кстати, отмечали его какое-то сатанинское обаяние и умение полностью подчинять людей своей воле. Дословно: «деспотическая духовная сила…»
Как бы то ни было, секта мартинистов стремительно набирала влияние, вербуя все новых и новых членов. И кое-кого это весьма тревожило. (Кого – об этом после.) Естественно, при негласном покровительстве ложам и тайным обществам со стороны императора, ничего в открытую предпринять против «Умирающего Сфинкса» оказалось нельзя. И тогда с Лабзиным разыграли изящнейшую – аж слюнки текут – комбинацию.
Дело было так.
Мартинисты (естественно, в глубокой тайне) ритуалы практиковали страшненькие. Но один случай стал достоянием гласности. В 1809 году некий Вольф, чиновник из обрусевших немцев и активный мартинист, добровольно уморил себя голодом. Взял отпуск на службе, заперся в своей комнате, попросив не беспокоить, – благо жил один. Расставил на стол, стулья, подоконник самые аппетитные яства – и медленно подыхал с голоду, на них глядя.
Неизвестно, посетили ли какие черные откровения умирающий мозг и являлись ли в бреду к нему духи, призываемые таким способом… Но мясо со своих пальцев Вольф обглодал, не съев ни крошки хлеба из имевшихся в комнате запасов.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
