— Ион, — крикнула ему от дверей жена Настя, — хай давай в дом. Я те почки, что ты вырезал, уже приготовила. Еще теплые, давай скорей, пальчики оближешь! Ион… Что… Ион, что с тобой?! Ион!!!
Роняя кровь, кишки и слезы, дед пополз к Насте, чтобы зарезать и ее, но на полпути, прямо посреди двора, умер. Вскрытие показало, что Ион Сандуца, 1927 года рождения, скончался от потери крови и болевого шока, но обе почки у него были на месте.
А вот желчный пузырь, половина печени, одно легкое, два желудочка сердца и, почему-то, аппендицит, отсутствовали….
* * *
На конкурсе рецептов газеты «Молдова суверана», приуроченных к Женскому дню 8 марта, победило письмо из Хынчештского района. Победа тем более уникальная, что это же (!) письмо победило в литературном конкурсе газеты «Молдова суверана» на самое лиричное письмо читательницы.
— Возьмите две свиные почки, одну столовую ложку растительного сала, два стакана бульона, треть стакана крепкого, как сердце мужчины, самогона, — писала читательница Анастасия Сандуца, — да еще половину яблока, столовую ложку белой, как саван, муки и сахара и соли по вкусу.
Вымочи почки, писала Настастья, в пяти водах, как рождение ребенка в слезах своего сердца, вотри в них соль, как воспоминания об обиде — в раны своего сердца, и оставь их копить сожаления в кухне, не забыв прикрыть марлей. На второй час предай их смерти, или крещению, это уж как пожелаешь, — утопи в чистой воде, утопи, не жалея, — ведь они воскреснут в кипящей лаве воды на огне. Когда сварятся и станут мягкими, как ты за неделю до замужества, безжалостно порежь их ножом острым, как ярость, холодным, как лед, серым, как сталь.
Разбросай кусочки сваренных почек по блюду, как косточки невинных младенцев, побиенных Иродом, были разбросаны по Иерусалиму. Возрыдай над ними и не дави в сердце печаль, а зажги лучше свечу и проведи огнем ее по свежей зелени, чтобы всякую заразу убить. Ибо огонь крестит, как и вода, но огонь действеннее.
— И пока почки остывают, — продолжала свое грустное, как песнь о Миорице[3], письмо Анастация Сандуца из села Минжир Хынчештского района, — приготовь соус, густой, как река в половодье, пряный, как срамной запах самых укромных уголков тела твоего…
Подари кастрюле немного солнца от масла подсолнечника, смажь ее шрамы, и как только масло согреется, осыпь его мукой, налей бульона, крепкого, — как сердце сельского мужчины, который не умеет любить словами, но умеет делами, — самогона, и добавь крошеное яблоко.
Когда соус закипит, полей им почки, и дай поплыть, дай остыть, дай оплавиться.
— А потом, — писала Настасья, — поцелуй свои руки за то, что так сготовили, да и заплачь.
Ибо нет с тобой того, кто бы мог съесть это, нахваливая, съесть быстро и жадно, не замечая оттенков вкуса, съесть ласково, съесть вместе с тобой. Первое письмо читательницы называлось «Рецепт почек в крепком соусе». Второе — «Плач по ушедшему возлюбленному мужу». Победив, Анастасия получила за оба конкурса один, но главный приз.
Живую свинью.
* * *
Консульство Италии в Румынии работало, как обычно. Пять секретарш в большом и просторном помещении, накрасив губы, пускали солнечные зайчики налакированными ногтями. Время от времени они прерывали это увлекательное занятие и брались за документы. Просьбы об открытии виз делили на молдавские и румынские. Румынские рассматривали, а молдавские штамповали печатью с большим словом «ОТКАЗАНО».
— Удивительно, но это так, — устало повел по волосам рукой консул Паоло Микеланджело Буонаротти, — ни одному гражданину Молдавии по сегодняшний день не выдано визы с разрешением на пребывание в нашей стране. Я уж не говорю о туристических визах, или рабочих. Тем не менее, их у нас двести тысяч. Вы осведомлены о масштабе этого явления, мой друг?
— Моя кухарка молдаванка, — мягко ответил собеседник, невысокий седой мужчина с грустными глазами и взглядом комиссара Катани в последней серии фильма «Спрут», — за моей парализованной теткой ухаживает молдаванка, а дорогу у моего дома укладывают чернорабочие — молдаване.
— Так и есть, — хлопнул собеседника по колену, от чего тот поморщился, Буонаротти, — они как тараканы. Расползлись, и ничего с ними не поделаешь.
— Совершенно верно.
— Бедная Италия!
— Вы правы!
— У меня волосы встают дыбом, когда я думаю о русских!
— Разве мы с ними опять враждуем?
— Да нет, я имел в виду другое. Что в России — молдаван-нелегалов в два раза больше, чем у нас. У русских их четыреста тысяч!
— О-ля-ля!
— Вы что, француз?!
— По матушке. Вас это смущает?
— Нисколько. Так что русским куда хуже, чем нам.
— Да уж, они совсем бедолаги.
— С другой стороны, русских гораздо больше, чем итальянцев. И в соотношении на душу населения у нас молдаван, может, и не меньше.
— А может, и так.
— Так что не такие уж они и бедные, эти русские.
— Совершенно верно.
— Может, мы даже беднее, чем они. Как считаете?
— Совершенно с вами согласен.
— Что омерзительно, молдаване же еще и считают, что без них мы пропадем, потому что некому будет, как сказал мне один особо наглый работяга, наше говно убирать!
— В точку!
— Что?!
— В смысле, ваше замечание в точку, а не наглый блеф этого молдаванина.
— Благодарю вас. Я ответил ему в том смысле, что природа пустоты не терпит. Там, где перестанут быть 200 тысяч молдаван, появятся 200 тысяч марокканцев, албанцев, сербов, поляков, или кого там еще. Говно всегда есть кому убрать. Как полагаете?
— Поражен глубиной и точностью вашего замечания.
— Скоты…
— Вы отказали этому нахалу в визе?
— Само собой. Как он вообще на собеседование прорвался, не понимаю. Есть же указание, всем отказывать на стадии запроса.
— Я думаю, это справедливое…
Консул предложил собеседнику «Голуаз», и оба закурили.
— Мы прекрасно понимаем, — нарушил молчание Буонаротти, — что этим нашествие молдавских рабочих не остановишь. У нас хорошо, в Молдавии плохо, вот и все. Поэтому они будут ехать к нам всегда. Нелегально. Но если мы не будем отказывать им в визах, то они переберутся в Италию всей страной!
— Ужасно, — содрогнулся собеседник, — действительно ужасно…
— А так, по крайней мере, — объяснял консул, — они оставляют дома стариков, детей и самых непредприимчивых. И вынуждены отсылать им деньги, чтобы хоть как-то содержать на родине.
— Это не наши проблемы, — сухо заметил собеседник консула.
