Книга Посмертный образ - Александра Маринина

«Леонид Сергеевич! Вы, наверное, хорошо знаете сюжет„Трубадура“ и музыку, но никогда не слушали эту оперу на русском языке. Потомучто если бы слушали, то обратили бы внимание на слова Азучены в финале.Собственно, этими словами заканчивается вся опера. Глядя из окна, как казнят ееприемного сына Манрико, она восклицает: „Отомщена родная мать!“ И эти словапереворачивают все представление об образе старой цыганки.

Что есть Азучена? Цыганка из табора. Когда-то, много летназад, ее мать схватили в замке графа ди Луна и сожгли на костре по обвинению вколдовстве. За что? За то, что ее застали возле постели одного из сыновейграфа, и ребенок после этого стал чахнуть и болеть. Можем ли мы считать, чтомать Азучены ни в чем не виновна? Точно ли мы можем быть уверены, что болезньребенка носила случайный характер и не была спровоцирована злонамереннымидействиями цыганки? Ведь если она не хотела ничего плохого, зачем пробралась взамок, зачем стояла возле кроватки младенца? Я склонна все-таки считать, чтомать Азучены была виновна, может быть, в отравлении, может быть, в каком-тоэкстрасенсорном воздействии, но безусловно виновна. И наказана вполнезаслуженно, хотя и неоправданно жестоко.

Что происходит дальше? Азучена, желая отомстить за смертьматери, пробирается в замок графа и похищает одного из его сыновей, совсеммаленького. Похищает для того, чтобы сжечь на костре в отместку за смертьматери. Убить младенца? Невинное дитя? Даже и в отместку, но, Леонид Сергеевич,согласитесь, это все-таки не по-христиански. Это против бога. И горящую праведнымгневом Азучену это никак не украшает и не оправдывает.

Далее. Азучена, сама недавно ставшая матерью (что, кстати,подчеркивает ее абсолютную жестокость – иметь на руках ребенка и не пожалетьчужого малыша), приносит похищенное дитя к костру, на котором только чтоказнили ее мать, чтобы его сжечь. Но, будучи в сильном волнении, бросает вогонь собственного сына вместо сына ненавистного графа ди Луна. И после этого,отплакав и отрыдав свое, берет похищенного младенца и начинает растить его каксобственного ребенка. Почему, спрашивается? Если уж ты так сильно ненавидишьграфа, так брось его сына в лесу, пусть его волки съедят. Или сожги в том жекостре, благо он еще, наверное, не догорел. Но нет, Азучена испытывает жалостьк ребенку и, по-видимому, раскаяние. Только что лишившись собственного сына,она понимает весь ужас того, что собиралась натворить с графом, а сделала врезультате с самой собой. Логично было бы после этого вернуть ребенка в замок,чтобы не причинять графу страдания, которые только что испытала она сама. Ноона и этого не делает! Стало быть, не жалость и не сострадание руководили ею втот момент. Тогда что же?

Мне представляется, что Азучена оставила маленького графа усебя с одной-единственной целью – заполнить внезапно образовавшуюся пустоту. Смомента рождения собственного ребенка все ее существо приготовилось жить врежиме заботы, опеки, нежности, безграничной любви к крошечному существу.Механизм запущен, и вдруг оказывается, что он должен работать вхолостую. Душа,подобно железам, вырабатывает вещество, состоящее из нежности, любви,стремления защитить, и вещество это предназначено для того, чтобы окутыватьребенка. А ребенка нет. И оно разъедает душу и уничтожает ее, оставляя страшныеязвы. Азучена производит механическую подмену объекта. Раз нет больше своегоребенка – возьмем чужого. Какая разница? Лишь бы с ума не сойти.

Она забирает малыша в табор, дает ему имя Манрико, и онрастет среди цыган, ни о чем не подозревая. Что же происходило с Азученой всеэти годы? Привязалась ли она к Манрико, привыкла ли считать его своим сыном? Ида, и нет. Да, потому что переживает за его судьбу и помогает в его борьбе,насколько это вообще в ее силах. И нет, потому что, даже теряя его, даже видя,как его лишают жизни, она помнит о мести за свою сожженную на костре мать. И нервет на себе волосы, а торжествует и потрясает морщинистыми старческими руками.И мне кажется, Леонид Сергеевич, что на протяжении всей оперы в Азученепроисходит постоянная внутренняя борьба между привязанностью к юноше, которогоона вырастила, и неотмщенной обидой за мать.

Можем ли мы считать, что с годами Азучена сделалась мудрее ивсе реже вспоминала о мести? Вряд ли. Если бы она сделалась мудрее, она быподумала в первую очередь о том, что мать ее была наказана справедливо, и,стало быть, вопрос о мести вообще неправомерен. Поскольку она этого так и непоняла до самой старости, можно считать, что жажда мести с годами не сталаменее острой. Отношение же к Манрико, напротив, с годами должно былостановиться все более мягким, ведь даже между врагами происходит притирание ипривыкание, если они много лет живут вместе. А они отнюдь не были врагами. Ичем дальше, тем больше раздирало ее душу это страшное противоречие междустремлением отомстить за мать и любовью к приемному сыну. Наверное, самый пикэтой душевной борьбы как раз и пришелся на те события, о которых повествуетопера. Манрико ведет свою борьбу со старшим сыном графа ди Луна, то есть сосвоим родным братом, о чем, естественно, и не подозревает. Но Азучена-то знает,прекрасно знает, что Манрико поднял руку на родного брата, что, между прочим,тоже противоречит божескому канону. И взирает старая цыганка на это безобразиевполне равнодушно, ее совершенно не пугает тот факт, что Манрико по неведениюпоступает, мягко говоря, не совсем правильно. Она, поощряя войну, которую ведетМанрико со своим родным братом, косвенно мстит семье ди Луна, радуясь ихпоражениям и потерям. Более того, она поощряет Манрико и в его любви к Леоноре,на которой хочет жениться сам его старший брат. Чего же Азучена желает дляЛеоноры, между прочим, герцогини, согласно либретто, девушки из семьи хоть иобедневшей, но дворянской? Жизни в кочевом таборе? Леонора не пара ее приемномусыну, это очевидно, более того, она будет чужой в таборе, и это вызоветнедовольство остальных цыган. Но это – пусть. Лишь бы еще одна потеря в станеди Луна, лишь бы и в этом ему досадить. Нет, мысль о возмездии старую цыганкуАзучену отнюдь не покинула, теперь в этом можно уже не сомневаться.

Еще один момент. По ходу действия Азучена имеет возможностьобщаться с графом, братом Манрико. Разве воспользовалась она возможностьюостановить братоубийство, открыв ему глаза на происхождение его заклятоговрага? Нет. Она дождалась, пока Манрико казнят, и только после этого злорадносообщает графу: „Видишь, что ты наделал? То брат твой родной!“ Вот он, моментее наивысшего торжества.

И последнее. Когда Азучена попадает в плен к графу ди Луна,один из его военных командиров, Феррандо, опознает в ней дочь старой цыганки,двадцать лет назад сожженной на костре. Опознает спустя двадцать лет! Вам этони о чем не говорит, Леонид Сергеевич? Я специально посмотрела несколькопостановок „Трубадура“ и в оперных театрах, и в записях, и всюду Азучена –морщинистая патлатая старуха. А сколько же ей лет на самом деле? Самое большее– пятьдесят, но на самом деле наверняка меньше, едва-едва сорок. Это во-первых.Во-вторых, если Феррандо узнал ее спустя двадцать лет, стало быть, она не такуж сильно изменилась, во всяком случае, совершенно точно, она не превратиласьиз молодой цветущей женщины, только что родившей своего первого ребенка, вужасную костлявую, горбатую старуху. Иначе никакой Феррандо не смог бы ееузнать, вспомнить ее лицо через двадцать лет.