Книга Грех во спасение - Ирина Мельникова

— Маша, открой! — послышалось за окном, и девушка не поверила своим ушам Без сомнения, это был голос Мити, но неужели ему мало дневной ссоры? И почему вдруг он надумал выяснять отношения, когда все уже спят?

Маша быстро подошла к входной двери и задвинула засов, чего прежде никогда не девала; обходясь лишь небольшим крючком.

— Отвори, Маша, — произнес Митя более настойчиво и даже ударил и дверь кулаком, Маша перекрестилась. Что-то в Митином голосе не понравилось ей. Неужели он пьян? Этого еще недоставало! Она опять перекрестилась и плотнее запахнула на груди теплый халат. В эту ночь, несмотря на духоту, ее почему-то лихорадило, и она не находила себе места, пытаясь унять неприятный, не дающий заснуть озноб — Мария, — раздалось теперь уже под окном, — если не откроешь дверь, я разнесу этот чертов флигель по бревнам!

Девушка подошла к окну и распахнула его настежь:

— Что вам нужно, ваша светлость? В каком свете вы меня выставляете своими пьяными выходками?

— Так ты считаешь, что я пьян? — спросил Митя и нервно рассмеялся. — Возможно, ты права, но опьянение это несколько другого рода.

Он подошел вплотную к окну и неожиданно мягко попросил:

— Впусти меня, пожалуйста! Я не пьян, и единственное, чего я хочу сейчас, чтобы ты выслушала меня.

Маша секунду помедлила, вглядываясь в его бледное, вероятно, от лунного света лицо, и согласно кивнула головой:

— Хорошо, проходи, но ненадолго!

— Спасибо и на этом! — Митя резво скользнул в приоткрытую дверь, огляделся на пороге и прошел к единственному креслу, в котором Маша сидела до этого. И ей ничего не оставалось, как присесть на краешек до сих пор не разобранной постели.

Митя снова огляделся по сторонам и озадаченно хмыкнул:

— А у тебя тут неплохо! И почему я не догадался тоже переселиться во флигель?

— Здесь гораздо спокойнее, чем в доме, — сказала Маша тихо, наматывая длинные кисти шали на палец. — Я и прошлым летом жила во флигеле. Мне нравится, что можно никого не беспокоить, когда рано утро уезжаешь кататься верхом.

— И ты не боишься здесь одна?

— Нет, обычно со мной ночует моя горничная, но позавчера я отпустила ее на два дня в деревню. У нее сестра заболела, и матушка попросила Катю посидеть с ней, пока они на покосе работают…

— Ага, — глубокомысленно сказал Митя, встал с кресла, подошел к окну и захлопнул створки. Заметив недоуменный взгляд Маши, пояснил:

— Я не хочу, чтобы назавтра в доме говорили, что в твоем флигеле слышали мужской голос. Думаю, твоему жениху это не очень понравится.

— Зачем же ты пришел, если знаешь, что моему жениху это не понравится? — Маша посмотрела на Митю и ехидно улыбнулась. — Вероятно, и твоей невесте придется не по вкусу, что ты проводишь время с девицей, которая и ногтя ее не стоит.

— Маша, — глухо проговорил Митя и, как тогда, на берегу пруда, подошел к ней и, заложив руки за спину, посмотрел на девушку сверху вниз. — Я пришел просить прощения и выяснить твои истинные намерения в отношении Алексея.

— Ты сомневаешься в искренности моих намерений? — Маша опустила глаза и опять принялась теребить злополучную шаль. — Или боишься, что я со своей гнусной душонкой поломаю ему жизнь?

— Если хочешь, я встану перед тобой на колени, чтобы ты простила мне те гадости, что я наговорил тебе. Но поверь, все это произошло сгоряча, от неожиданности… — И не успела Маша возразить, как Митя опустился на колени и уткнулся лицом в ее ладони.

Маша почувствовала его губы, прильнувшие к ее коже, испуганно выдернула руку и оттолкнула Митину голову от себя:

— Негоже, князь, так унижаться перед девицей, которая вам не дороже каминных щипцов или вон того кресла, откуда вы только что изволили подняться.

— Машенька, дорогая. — Митя опять забрал ее ладони в свои, но встал с колеи и, не отпуская ее рук, сел рядом с ней на постели. — Ну, хочешь, я разобью сейчас свою дурную голову об это кресло, чтобы ты поняла, как мне стыдно за те слова?

— Не стоит, Митя, — тихо сказала Маша и слегка от него отодвинулась.

Митя засмеялся:

— С каких это пор ты стала меня бояться? Или рядом с бароном сидеть приятнее, чем со мной?

— Митя, прекрати! — Маша вскочила с кровати и сжала руки в кулаки. — Все ты лжешь, и не прощения ты пришел просить! Ты на грани того, чтобы вновь оскорбить меня!

— А что, я уже не вправе спросить, чем вы с Алексеем занимались на той скамейке? — вкрадчиво спросил Митя и поднялся вслед за ней. Теперь он Стоял так близко, что Маша почувствовала не только запах французского одеколона, но даже его дыхание на своей щеке.

— Я отчитываюсь в своих поступках лишь перед твоими родителями, но никак не перед тобой, — сказала Маша резко и попыталась отодвинуться.

Но Митя тут же схватил ее за запястья и притянул к себе:

— Ты будешь отчитываться передо мной, пока живешь в этом доме, — произнес он вдруг охрипшим голосом, — и учти, мне совсем не нравится, что ты целуешься с Алешкой…

— А мне как раз это нравится, — перебила его Маша и попробовала отодвинуться. — Он теперь мой жених и имеет право целовать меня.

Митя судорожно вздохнул, отпустил запястья, но тут же обхватил ее талию правой рукой, еще теснее прижал к себе, а левой приподнял ее подбородок:

— Алексей станет твоим женихом лишь завтра, и то если батюшка даст согласие на ваше обручение.

— Владимир Илларионович обещал, что отдаст меня замуж только но моей ноле. И я уверена, что предложение барона он примет с удовольствием.

— С таким же удовольствием, с каким ты принимала Алешкины поцелуи?

— Это тебя совершенно не касается! — Маша попыталась вырваться из его объятий. Но Митя внезапно обхватил ее голову руками и прижался горячим от возбуждения ртом к ее губам.

Девушка уперлась в его грудь ладонями и яростно завертела головой, пытаясь освободиться от этого неожиданного и жадного захвата.

Митя оторвался от нее и спросил, задыхаясь:

— А мои поцелуи тебе нравятся? — И, почувствовав ее сопротивление, предупредил:

— Пока не ответишь, я тебя не отпущу и целовать буду до тех пор, пока не признаешь, что я целуюсь несравненно лучше твоего жениха.

— Митя, как тебе не стыдно! — Маша почувствовала, что слезы текут но щекам, и она не могла их вытереть, так как Митя продолжал прижимать ее к себе. — Сегодня днем объясняешься в любви своей невесте, а ночью приходишь к жалкой воспитаннице своей матери и решаешься на такие вольности, какие никогда бы не позволил себе с Алиной!