— Воспитание, дорогой, — Хэйзл посмотрела мне в глаза. — Если не осматривать регулярно крышу, то в следующий ливень она обязательно потечет… Согласен со мной, Ник?
Я посмотрел на галерею семейных фотографий на серванте: обычная мешанина, несколько черно-белых, несколько цветных фотографий в различных серебристых и деревянных рамках. Свадебные фотографии с изображением людей с прическами в стиле семидесятых; двое их детей, Джули и Стивен, в разном возрасте: большие уши, отсутствие зубов, прыщи… Фотографии со свадьбы Джули и фотографии ее детей; по-моему, их у нее четверо. Очевидно, что воздух здесь был хорош для выращивания не только лошадей.
Мой взгляд упал на фотографию молодого человека в берете легкой пехоты и парадной военной форме на фоне британского флага, гордо смотрящего в объектив. Присяга Стивена, должно быть, была где-то в девяностом, потому что мы с Чарли еще служили тогда; я вспомнил, как он светился гордостью, когда рассказывал мне об этом. Я не много о нем знал, кроме того, что ему тогда было семнадцать и что он был вылитый отец.
— Как там ваш парень? Все еще служит?
Хэйзл опустила глаза.
Я сначала не понял, что я такого сказал, но затем заметил, что на серванте не было других его фотографий.
Чарли потянулся через стол и взял Хэйзл за руку.
— Он погиб в Косово, — тихо сказал он. — В девяносто четвертом. Его только-только повысили до чина капрала.
Он обнял жену. Я откинулся на спинку кресла, не зная, что сказать, чтобы еще не ухудшить положение.
— Не переживай так, дружище, ты не мог знать. Мы не сильно об этом распространялись. Не хотели, чтобы здесь толклись ребята из прессы и фотографировали, как мы перелистываем семейный фотоальбом.
Хэйзл подняла взгляд и выдавила из себя смелую улыбку. Она, наверное, уже пережила самое страшное за последние десять лет, и это, должно быть, напоминало кошмарный сон.
В этот момент, нарушая возникшую было неловкость, в комнату вошла Силки, пахнувшая мылом и шампунем. Она была одета в светло-голубые шелковые брючки и белую рубашку, ее мокрые волосы были зачесаны назад.
В комнате наступила неловкая тишина. Хэйзл налила еще один стакан сока.
— Готова поспорить, ты чувствуешь себя намного лучше.
— После душа или после пения? — Силки улыбнулась и, подойдя ко мне, села рядышком. Она хотела еще что-то сказать, но внезапно раздался громкий гудок подъехавшего автомобиля.
На лице Хэйзл отразилось облегчение.
— Это Джули.
Спустя несколько секунд дом взорвался шквалом шагов и детских голосов, возгласы и крики эхом наполнили помещение. Дверь распахнулась, и в комнату вбежали четверо бледных ребятишек с коротко подстриженными волосами. Двое старших, где-то восьми и семи лет, подошли ко мне и протянули руки.
— Тебя зовут Ник?
У них был сильный акцент. Двое их младших братьев убежали обратно на улицу.
Я наклонился и пожал мальцам руки:
— А это Силки.
— Смешное имя.[5]
— На самом деле нужно произносить «Силка». А Ник называет меня Силки, потому что у него не получается выговаривать сложные слова.
Силки любила детей. Ее старшая сестра все время присылала ей фотографии своих семилетних мальчуганов-близнецов на ее почтовый ящик в Сиднее.
Каждый раз; когда мы останавливались где-нибудь больше чем на несколько дней, ей пересылали ее почту, и мне приходилось по часу сидеть и слушать о последних приключениях Карла и Рудольфа.
— Откуда ты родом, Силки? Ты смешно разговариваешь!
— Смешнее, чем Ник? Я из Германии. Это очень далеко отсюда.
В комнату вошли Джули с мужем Аланом и двумя их младшенькими, которые сразу же вскарабкались Чарли на колени. Мы поприветствовали друг друга. У Алана были большие и грубые ладони. Он был деревенским жителем до мозга костей и выглядел не особо-то и парадно для приема гостей.
Чарли взял инициативу в свои руки:
— Отлично! Я, наверное, начну разжигать мангал. Кто со мной?
Это был обычный призыв к действию. Детишки радостно вприпрыжку выбежали на улицу.
Глава третья
Спустя два часа мы объелись курятины, бифштексов, креветок и напились Тухи. Силки с Джулией и Хэйзл сидели на диване, и, глядя на них, можно было сделать вывод, будто они знали друг друга много лет. Алан рассматривал купленный детям DVD, а те, в свою очередь, устроились на подушках на полу. Он вставил диск в плеер и, чувствуя, наверное, что нам с Чарли было о чем поговорить наедине, сел смотреть фильм вместе с детьми.
— Почему ты больше не прыгаешь?
Мы с Чарли стояли возле серванта, на котором стоял кофейник со свежесваренным кофе. Мы все еще были не готовы к этому, мы все так же сидели на пиве.
— Это было нечестно по отношению к Хэйзл. Ее нервы и так уже были на пределе.
К нам присоединилась Силки, держа в руках поднос с тремя пустыми чашками. Наливая кофе, она кивнула в сторону фотогалереи:
— Чарли, ты был в армии?
— Да.
— Ты совсем не изменился. Или я ошибаюсь? Посмотри на себя!
Чарли улыбнулся, глядя на фотографию своего сына:
— С тех пор у меня появилось несколько морщин и поубавилось волос.
Я глянул на Хэйзл. Она одарила Чарли улыбкой в благодарность за его доброту. Силки налила кофе и вернулась к остальным женщинам в полном неведении о том, что произошло.
Чарли поднял банку пива и сказал:
— За старые добрые дни!
Мы чокнулись, и он сделал большой глоток.
— Как у тебя с Силки? Какие планы?
— Никаких. Я просто позволяю ей спать со мной, пока не найду кого-нибудь получше.
Шутка ему не понравилась, и он нахмурился.
— В таком случае ты — засранец. Она, по-моему, классная девчонка. Лови момент, дружище, пока есть такая возможность. — Он бросил взгляд в направлении дивана, затем снова посмотрел на меня. — Итак, тебе хотелось бы пойти посмотреть на закат солнца, правильно?
Даже если бы Чарли и хотел более явно намекнуть на то, что ему хотелось бы пообщаться со мной наедине, у него это вряд ли получилось бы. Он ухватил еще две банки пива и повел меня на веранду.
Он облокотился на поручень. В паре сотен метров от нас стадо лошадей поднимало пыль в загоне.
Чарли сел на лавку и указал мне на стоявшее напротив него кресло-качалку. Что бы там ни было у него на уме, но он, казалось, был не готов сейчас об этом говорить. Я проследил за его взглядом. Он был прикован к лошади, пасшейся в одиночестве в самом углу загона.
