же духе, держать все контракты и не нарушать обязательства. Вы согласны?
— Да, граф, — кивает Джордж, уже куда увереннее. — Я не могу работать не на совесть. Я двадцать лет отдал Лангу, у меня здесь же и дети работают.
— Вот и славно. — Что-то подобное я и хотел услышать. — Тогда организуем в вашем доме прямой эфир, чтобы объявить жителям Ланга и всем заинтересованным о моей политике.
Джордж согласно кивает, и я, не откладывая дело в долгий ящик, набираю номер Ольги Гривовой, ненавязчиво намекая, что в Ланге сегодня ночью пригодился бы хороший репортёр.
— Очередная сенсация? О, конечно, граф! Можете быть уверены, скоро к вам прибудет лучший репортер, — отвечает княжна с лёгкой иронией, смысл которой я уловил только часом позже.
Чуть более чем через час к коттеджу подъезжает машина с логотипом телеканала «Новостной Лев». Из неё выходит не кто иной, как сама княжна Ольга Гривова. Мои жёны и Настя делают реверансы представительнице царской семьи и родственнице самого Царя. Всё по этикету. Правда, в этот момент Света и Камила, облачённые в военную экипировку, выглядят немного забавно, да и Настя в джинсовых шортиках и топике невольно вызывает улыбку своим несоответствием официальному жесту. А Ольга Валерьевна, как всегда, безупречна: от стильных туфель до тщательно уложенной причёски.
Я весело приветствую княжну:
— Ваше Высочество, вы действительно прислали лучшего.
С тонкой улыбкой, прищурив глаза, Ольга отвечает:
— Я прилетела в Рим всего три часа назад, Данила Степанович. Не могла удержаться. Пусть захват Капитолия я и пропустила, но элитный винзавод под самым Римом— это тоже событие. Тем более, вы же обещали мне сенсацию, граф. Как я могла уступить её кому-то другому? — кокетливо хлопает она ресницами.
Я, указывая на коттедж, произношу:
— Тогда пройдёмте внутрь и взорвем эфир.
* * *
Золотой дворец, Рим
Цезарь собирается выйти в прямой эфир на имперских каналах, когда легат подходит к нему с тревожной новостью: по телевидению уже идёт репортаж с участием Филинова и княжны Ольги Гривовой, племянницы Царя Бориса. Цезарь нахмуривается, раздражённый этим внезапным поворотом, но жестом велит легату включить трансляцию, чтобы понять, чем занимается мальчишка и что именно он говорит на весь мир.
На экране граф Данила уверенно сообщает, что рабочим винзавода не стоит волноваться: их работа будет сохранена, и за хорошую службу они даже получат премии. Ольга, умело поддерживая разговор, задаёт следующий вопрос:
— Давайте поговорим о Капитолии. Ведь это событие произошло совсем недавно, всего несколько часов назад.
Данила делает вид, что вздыхает, и отвечает:
— Пришлось временно взять Капитолий под контроль, чтобы освободить сестру моей жены, которая попала в плен к главному жрецу Юпитерскому. И знаете, я благодарен Цезарю и Легиону Жаворонков за их поддержку. Мы действовали одновременно, наши усилия объединились. Жаворонки помогли завершить эту операцию, вернуть мою родственницу и наказать Юпитерского за его многочисленные преступления. Но подробности, полагаю, расскажут сами Жаворонки или даже сам Цезарь, если захочет.
Цезарь сжимает кулаки, сердито произнося:
— Ты видишь, что этот мальчишка устроил?
Легат кивает, понимая всю суть уловки:
— Да, Августейший. Филинов преподнёс ситуацию так, будто мы вместе с ним захватывали Капитолий, и даже будто вы лично содействовали освобождению его родственницы.
— Именно! Хитрый малец! — цедит сквозь зубы Цезарь. — И самое забавное — его слова не опровергнуть. Жаворонки ведь действительно были в Капитолии и осаждали Дворец понтификов. Многие это видели!
Легат осторожно спрашивает:
— И что же нам теперь делать?
Цезарь хмыкает, немного расслабляя напряжение в голосе:
— Придётся поддержать озвученную версию. Но и пусть! Главное, что Капитолий теперь под моим контролем.
Цезарь направляется в студию и становится перед камерой. Эфир начинается, и, скрывая раздражение за маской торжественной серьёзности, он официально объявляет:
— Аве, Империя! Сегодня вскрылось ужасное предательство. Главный жрец Юпитерский предал свой долг перед Римом и понёс заслуженное наказание. Мы благодарим наших русских друзей за помощь в раскрытии его истинного лица и содействие правосудию…
* * *
Невский замок, Невинск
Морозов стоит рядом с Лакомкой возле хрустального саркофага, и в груди у него растёт какое-то странное волнение. Он сам себе удивляется: чувствует себя чуть ли не юнцом, ей-богу. Лакомка, заметив его нерешительность, мягко произносит:
— Откройте саркофаг, Юрий Михайлович.
— Точно можно? — переспрашивает он, пытаясь скрыть смятение.
— Можно, — уверенно улыбается альва, успокаивая его.
Морозов тянется к крышке, и она с тихим шорохом отодвигается, обнажая содержимое саркофага. Все его мысли и внимание мгновенно сосредотачиваются на девушке внутри.
Когда он видит принцессу Ненею, покоящуюся в таинственном сне, его взгляд приковывается к её лицу. Тонкие, спокойные черты, словно высеченные из нежного мрамора, поражают его. Морозов зачарован. Красота девушки завораживает. Весь мир для князя исчезает, остаётся только она. И, да что уж тут скрывать, — он почти забывает, где находится.
Лакомка внимательно наблюдает за его реакцией и, заметив его явное восхищение, слегка улыбается. Наклонившись к нему, она тихо говорит:
— Может, отойдём и поговорим?
Морозов кивает, прикрывает крышку саркофага, и они переходят в соседнюю комнату. Как только дверь за ними закрывается, Лакомка спокойно произносит:
— Если вы действительно заинтересованы в моей сестре, Юрий Михайлович, вам придётся сделать предложение лично. Она не из тех, кто прячется за чужими спинами.
Её слова выводят Морозова из транса. Он с трудом прогоняет мысли от образа Ненеи, переводит взгляд на Лакомку и замечает в её глазах требовательность. Князь уже собирается что-то ответить, но Лакомка не даёт ему времени, продолжая с мягкой улыбкой:
— Моя сестра также весьма… требовательна. Особенно к внешнему виду.
Морозов слегка сбит с толку её замечанием:
— Внешний вид? Ну, я ведь в форме… — Он хлопает себя по плоскому животу. — Это всё просто широкая кость и мышцы.
Лакомка сдержанно улыбается и уточняет:
— Юрий Михайлович, речь не только о телосложении. Некоторая… умеренная франтоватость тоже не помешает.
— Мне подкрутить усы? — с сомнением переспрашивает он.
— Хм… Позвольте мне немного поработать над вашим образом, — предлагает Лакомка. — Подчеркнём ваши лучшие черты, уберём лишнее… Это придаст вам больше уверенности и, возможно, повысит ваши шансы.
Морозов, не привыкший к подобным предложениям, неловко улыбается.
— Вы считаете, это… поможет? — с сомнением спрашивает он, пытаясь сохранить невозмутимость.
— О, это совершенно необходимое условие, — с лёгкостью отвечает Лакомка, как будто уже приняв решение за
