Людочка, а ты за кого бы пошла? – примиряюще, но тем не менее продолжила острую тему Ирина.
– Сначала ты! – парировала подруга.
– А я хочу выйти за голубоглазого брюнета. И чтобы высокий был! – мечтательно протянула маленькая и округлая Иришка.
Девчонки дружно прыснули – Валерка был приземистый, плотно сбитый, слегка кривоногий шатен, с глазами непонятного цвета, но явно не голубыми.
– Ну что вы, девочки, уж и помечтать нельзя, – будто оправдываясь, сконфузилась Ирина.
– Ага! – Людка закусила удила. – И будет твой брюнет сто двадцать рэ в месяц приносить. Будете по съёмным углам мыкаться. А в отпуск к его маме в деревню ездить. Нет уж, семейное гнёздышко надо вить не в облаках, а на крепкой шее. По мне, так пусть будет не красавец, и постарше можно. Главное, чтобы без жилищных и материальных проблем, как говорится. И всё в дом, а не с мужиками после работы. Вот тогда заживём. Машину купим. По выходным будем на пикники выезжать. Или на дачу. Должна же у москвича быть дача?
– У москвича… – протянула Ирка. – Вон Галка два года этого козла Федотова обхаживала. Помните? «Ванечка это не любит. Ванечка любит свежее. Ванечка в мятом не привык ходить». А он посидел у неё на шее два года и женился на москвичке. Извини, говорит, я тебя люблю, но у неё отдельная жилплощадь. А у самих трёшка на Профсоюзной, – она расчувствовалась, на глазах показались слёзы.
– Да я же его видела здесь, в общаге. Недели две назад. По-моему, он из её комнаты выходил, – припомнила Людмила.
– А он бегает к ней – москвичка-то оказалась кожа да кости, и в смысле приготовить, постирать не очень, всё на скрипочке пиликает. А эта дура принимает – я его люблю, говорит, он обещает развестись. А самой, между прочим, уже двадцать три года. Останется с носом, что будет делать?
Теперь Ирка откровенно всхлипывала. Ей самой было двадцать два, что по меркам общежития считалось серьёзным возрастом, к которому следовало уже определяться в жизни.
– Вот хрен он разведётся. Эта его скрипачка уже брюхатая. Танька рассказывала. Она к ним в магазин на Строителей за продуктами ходит. А живут они в «красных домах». Кто в своём уме из «красных домов» съедет? И куда – к родителям? Или к ней в общагу? – Лайма, как всегда, мыслила очень рационально и ошибалась редко.
– Брюхатая? – Ирка была потрясена. – Вот гад! Галка от него два аборта сделала. Он настоял – не хочу, говорит, детей рано заводить. Для них созреть нужно. Созрел, сволочь!
Повисла тишина. Женская солидарность, усиленная рижским бальзамом, сблизила девчонок. Людмила – она вообще была отходчивая, уже не гневалась на Лайму. А та, в свою очередь, тлела медленно и в моменте не испытывала неприязни. Ирка же вообще – душа нараспашку, всех любила и жалела.
«Гады они все!» – эта невысказанная мысль повисла в воздухе, испуская неосязаемые вибрации, которые по нематериальным каналам передавались не только им троим, но и всей общаге, а может, и дальше – всем женщинам и девушкам района. Эта нехитрая аксиома, адресованная мужчинам, сближает женщин всей Земли, независимо от цвета кожи и вероисповедания, будучи востребованной в моменты обиды и отчаянья, вызванные мужской грубостью и чувством превосходства. Её можно было бы начертать на знамени женского феминизма.
* * *
В тот самый момент, когда обитательницы пятьдесят восьмой комнаты нашли универсальное объединяющее начало, один из рядовых представителей мужского племени ехал в трамвае, клюя носом и не подозревая, что он гад и причина всех женских бед. «Матан» вкупе с «линейкой» – математический анализ и линейная алгебра, если выражаться правильно, – вообще плохо входят в любого, кто не окончил физматшколу, а после двенадцатичасового рабочего дня особенно. Из сладкой дрёмы выдернул неприятный голос, скрипуче преобразованный динамиками: «Остановка – улица Лестева, следующая…» Он едва успел выскочить под моросящий сентябрьский дождик, вдвойне неприятный после уютного тепла трамвая.
Осень наступила вдруг и сразу, и его настроение изменилось вместе с погодой. Эйфория от поступления и восторг обладания своей первой женщиной как-то незаметно растворились в серости нелёгких будней, уступив место минорному настроению, как жара уступила место промозглой слякоти. Быстро выяснилось, что у него серьёзные пробелы в математике, которая занимала две трети учебного плана, а также полное расхождение целей и принципов с «родным трудовым коллективом». Совмещать работу с учёбой было очень тяжело, особенно учитывая бессонные ночи с Людмилой. А ведь ещё надо было тренироваться и выступать за сборную МГУ, что было обязательным условием перевода на дневное отделение. Его, в общем-то, и приняли на вечернее в виде исключения, в первую очередь благодаря ходатайству спортклуба МГУ и лично старшего преподавателя физкультуры факультета Николая Николаевича Шукленкова. Он вспомнил, как это было.
Высокий крепкий старик в потёртом костюме с двумя рядами орденских планок и ромбиком о высшем образовании выловил его в толпе абитуриентов, когда он, расстроенный, шёл забирать документы из приёмной комиссии. Утром на улице перед факультетом вывесили списки поступивших. Своей фамилии он там не нашёл, что было закономерно, ведь он недобрал один балл до проходного. Нашёл его старик просто, но эффективно – он стоял перед дверью приёмной комиссии и каждые десять-пятнадцать секунд громко выкрикивал: «Абитуриент Романов!», нимало не смущаясь удивлённых взглядов. Ромка, который был ещё и Романов, не сразу поверил, что разыскивают его, но на всякий случай робко отозвался, поравнявшись со стариком:
– Я – Романов, если что.
– Ух, наконец-то! – молвил необычный старик. – Полчаса надрываюсь, – потом цепко оглядел его с головы до ног и, видимо удовлетворённый, уточнил: – Романов Роман Александрович. Кандидат в мастера спорта по боксу, первый разряд по плаванию. Всё верно?
– Да. А откуда вы знаете?
– Так в личном деле прочёл. Я старший преподаватель экономического факультета по физкультуре и спорту Шукленков Николай Николаевич. Нам нужны спортсмены. Спартакиада МГУ на носу. У тебя же ещё и золотая медаль?
– Да. Но мне балла не хватило.
– Да знаю я. Сейчас пойдём к декану. Он мой друг. Тоже фронтовик. В спорте разбирается. Будем решать. Ты стой молча и только отвечай на вопросы, если будут. Понял? – и, не дожидаясь ответа, он взял Ромку за руку и буквально потащил за собой.
Они разрезали толпу, как ледокол со шлюпкой на прицепе, и наконец достигли высокой двустворчатой двери с важной табличкой, прочесть которую Ромка не успел. Дальше всё было как во сне. Старик без стука распахнул дверь, и ничего сверхъестественного не произошло – они оказались в большой приёмной, где из-за стола в панике
