кромешной темноте, то и дело оступаясь в толстом слое пыли и птичьего помёта, беглецы достигли слабо подсвеченного луной лаза на крышу, выскочили и кинулись к пожарной лестнице. Вот они уже спускаются, то и дело рискуя сорваться со скользких холодных поперечин, а по крыше грохочут казённые сапоги. Лестница закончилась, а до земли ещё метра три. Ромка бросает сумку и не раздумывая прыгает, Север за ним, но неудачно – при приземлении он подворачивает ногу. Они бегут какими-то проходными дворами, менты вроде отстали, но Север всё теряет темп, от боли в ноге у него темнеет в глазах. Всё – больше нет мочи. Тогда Ромка подставляет спину, Север с сомнением качает головой, но взбирается на закорки, другого выхода нет. И откуда столько силы в этом худощавом теле? Пацан прёт почти центнер на спине и сумку с деньгами в руках. Может, и ушли бы, но вот впереди замигал проблесковый маячок – менты хорошо знали свой район, в отличие от беглецов. Они свернули в единственно возможный двор, который оказался тупиковым.
– Всё, уходи один!
– Куда?!
– В подъезд, на чердак, потом на крышу. Может, свезёт! Запомни адрес: Кратово, Лесная, 7. Пусть пацаны срываются. На, забери мою волыну. И ещё… – тут вор запнулся. – В общем, я – твой отец!
Ромка остолбенел. Почему-то он сразу поверил и принял информацию. Может, потому что ждал этого всю жизнь?!
– Ну, беги! Чего встал? – и матёрый вор ласково потрепал его по щеке.
Он сорвался и, не оглядываясь, сквозанул в парадное, а Север тяжело опустился на скамейку у подъезда, закурил и безразлично скользнул взглядом по въезжающему во двор переливающемуся «бобику».
* * *
– Пол-оборота, напра-во! Ложись! Отбой!
Строй стриженных под ноль, разношёрстно одетых пацанов дружно повалился на голые доски длинного помещения ГСП – городского сборного пункта. Скоро все спали – не раздеваясь, впритирку, все на правом боку, не повернуться, плечом к плечу.
Наутро их распределяли по командам. Он попал в ту, что отправлялась в непонятное место с загадочным названием «Москва-400». Потом двое с половиной суток они тряслись в общем вагоне поезда «Москва – Караганда», потом – ещё сутки на поезде без названия и наконец выгрузились на одинокой станции в голой степи. Москвой, хоть бы и «четыреста», тут даже не пахло. Станция представляла собой одноэтажное строение из кизяка с потрескавшейся побелкой. От неё не вела ни одна дорога. Имелся ещё металлический столб с проржавевшей табличкой «Сары-Шаган».
По степи мела ледяная позёмка, и они продрогли насквозь в своих старых демисезонных вещах на рыбьем меху, пока, стоя зачем-то в строю, ждали непонятно чего или кого несколько часов. За всё время мимо не прошёл ни один поезд и не проехала ни одна машина. Наконец, вдали показалась колонна зелёных армейских «Уралов». Она шла прямо по степи, в клубах белой морозной кутерьмы, без какой-либо дороги. Они загрузились и ещё несколько часов тряслись в холодных, продуваемых кузовах.
Остановка. Короткая команда. Попрыгали вниз. Та же голая степь, три ряда колючей проволоки и ряды длинных бараков. Их строем ведут между этими мрачными бараками, рядом с которыми стоят и сидят на корточках группки в серых шинелях, весело скалятся и кричат им:
– Вешайтесь, духи!
