жестом приглашает меня войти.
— Сначала моя прекрасная леди.
— Спасибо.
Я не знаю, посмотрюсь ли я когда-нибудь в зеркало и увижу что-то за шрамами, но, когда Роан говорит мне, что я красива, я чувствую себя красивой.
Внутри он включает свет. За небольшой открытой прихожей находится гостиная. Окна украшены металлическими жалюзи. Журнальный столик из металла и стекла стоит перед диваном.
— Эй, — говорю я, поворачиваясь к нему и снова желая увидеть его лицо. — Я предполагала, что комната будет выглядеть в основном пустой, но я вижу диван. А в кафе скамейка в кабинке все еще была видна, когда ты на нее садился.
— Потому что они оба виниловые. Металл, стекло, пластик, винил, лакированное дерево… Большинство непористых материалов не реагируют, когда я к ним прикасаюсь
— Тогда почему бы не надеть виниловый фартук и перчатки вместо металлической сетки? Оо-о, или виниловая одежда?
— Пробовал их. Слишком жарко и потно.
Роан плюс сексуальный и потный вызывает у меня покалывание. Затем над моей головой загорается лампочка.
— А как насчет латекса? Он реагирует на химию твоего тела?
— Нет. Я надеваю латексные перчатки, когда работаю на складе или в офисе. Но когда я нахожусь рядом с людьми, я использую металлическую сетку, потому что это более толстый барьер. Нет никаких шансов, что они будут порваны, если я прикоснусь к чему-то острому или горячему.
— Я не думаю, что нам нужно беспокоиться о таких вещах, когда мы наедине, — говорю я, кладя ладони на его фартук, примерно на уровне, по моим оценкам, груди. Тонкая сетка все еще прохладна после нашей прогулки на осеннем воздухе, но я чувствую тепло его тела под ней вместе с биением его сердца.
Он стоит очень неподвижно, пока я провожу руками по защищенной части его груди, затем ниже, по животу. Он широкоплечий, крепкий и худощавый, именно такой, каким я его себе представляла.
Моя храбрость, проявленная в кафе, возвращается к жизни, и я опускаю руки ниже, к твердому гребню его члена. Он длинный и ярко выраженный, и я не могу удержаться, чтобы не провести по нему пальцами и не потереть вверх-вниз.
— Элиза, — его голос напряженный и хриплый, как будто он едва сдерживается.
Я не хочу, чтобы он сдерживался.
— Давай наденем латексные перчатки и пойдем в твою спальню.
Его тело напрягается под моими прикосновениями.
— Я хочу. Черт, хочу ли я этого.
Невысказанное «но» смотрит между нами.
— Знаю, ты беспокоишься, что у нас возникнет искушение перейти черту, как только мы окажемся в настоящем моменте, но…
Я задыхаюсь, когда он обхватывает мое лицо руками в перчатках, затем приподнимает мой подбородок.
— Теперь я испытываю искушение.
Тепло его дыхания щекочет мои губы.
— Мне уже требуется вся моя сила воли, чтобы не поцеловать тебя.
«Тогда сделай это». Я прикусываю язык, чтобы сдержать слова, которые, я знаю, оттолкнули бы его.
— Поможет ли, если я запрещу это? — вместо этого спрашиваю я.
— Да.
— Тогда целовать меня запрещено.
«Пока». Я дрожу, когда он проводит пальцами по моей шее. Не имеет значения, что это не «кожа к коже». Он прикасается ко мне. Он хочет меня.
— И я тоже обещаю не целовать тебя, — говорю я, нежно сжимая его твердый член. — Потому что ты не единственный, кто борется со своим самоконтролем, знаешь ли.
— Я не знаю, как мне посчастливилось найти тебя.
Он делает глубокий вдох, медленно выпуская его, когда захватывает мои руки.
— Даже если бы я вообще никогда не смог прикоснуться к тебе, то, что ты здесь, — самое счастливое время в моей жизни.
— В моей тоже.
Держа меня за руку, он ведет меня по короткому коридору в комнату с открытой дверью.
— У меня нет виниловой кровати, так что эта комната будет выглядеть странно, — говорит он, протягивая руку внутрь, чтобы включить свет.
Я указываю на то, что кажется каркасом из кованого железа, и ряды рулонов для матрасов, которые, кажется, парят в воздухе.
— Там ведь есть настоящая кровать, верно?
Стоящий позади меня, его глубокий смешок скользит мне в ухо, как восхитительное обещание.
— Да. Матрас королевских размеров с кремовыми простынями и темно-зеленым пуховым одеялом, хотя никто из нас не может их видеть.
К этому определенно потребуется некоторое привыкание. Я подхожу к кровати, затем похлопываю по тому, что кажется пустотой, но на самом деле является маслянисто-мягким постельным бельем.
— Я думаю, тебе не нужно отделять светлое от темного в день стирки.
— Нет, — говорит он, посмеиваясь. — Пятна тоже не проблема.
— Значит, у невидимости есть свои преимущества.
Я снимаю свой тяжелый кардиган и бросаю его на стул с жесткой спинкой.
— Ладно, поехали!
Вытянув руки перед собой, я ныряю на кровать, которую не могу видеть.
— О боже мой! — визжу я в пушистое пуховое одеяло, заглядывая сквозь матрас и одновременно двигая руками и ногами, как будто леплю снежных ангелов. — Это так дико.
Раскатистый смех Роана гремит с другого конца комнаты.
— Ты рассердишься, если я назову тебя милой?
— Никогда, — отвечаю я, переходя в сидячее положение, затем на колени.
Сердце колотится в моей груди, я снимаю свой вязаный топ и бросаю его на пол.
— Но я бы не возражала, если бы ты использовал и другие прилагательные.
Роан насвистывает себе под нос, когда я расстегиваю лифчик и отправляю его вслед за топом.
— Ты чертовски великолепна. Как тебе это прилагательное?
— Очень хорошо.
Шрамы на моем правом плече и руке намного меньше, чем на лице, но они все равно заметны. У меня нет способа узнать, смотрит ли он на какой-нибудь из них, но покалывание, распространяющееся по моему телу, заставляет меня думать, что он наблюдает за мной с желанием.
— Я не была обнаженной ни перед кем, кроме медицинских работников, с момента моего несчастного
