Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
интеллектуалов, предводителем которых был доктор Далс, с Ферсхаве, собственно, и зародилось Движение фронтовиков. Бельгийские власти не спускали с пастора глаз. Когда он прохаживался по своей деревне Алферинген, за ним по пятам следовал жандарм; точно так же — пишу об этом не без колебаний, но сравнение напрашивается само собой — в другой стране и в другое время Вацлава Гавела на прогулках сопровождала, как тень, фигура из органов госбезопасности. Ферсхаве приобрел репутацию своего рода мученика: ни в чем не повинный, образованный, честный маленький клирик, затравленный враждебным окружением.
Пока об этом не узнала верхушка Движения фронтовиков, Ферсхаве пользовался их каналами для распространения своих идей. А идеи эти, как уже говорилось, были весьма радикальными. Ферсхаве никак не был связан с армией и, значит, мог выбросить из головы дисциплину и оружие. Он считал, что фламандские солдаты защищают государство, толкающее их на смерть, желающее гибели им, фламандцам и молодым католикам. С пасторской кафедры он даже призывал юных солдат к дезертирству. За это полагался расстрел, и Ферсхаве это знал. Но прекратил он свою пропаганду не раньше, чем люди из Движения фронтовиков осмелились ему возражать. Я нахожу просто отвратительным то, что Церковь так грубо давила на молодых фламандских интеллектуалов и что они позволили манипулировать собой капеллану, не нюхавшему пороха.
Ферсхаве полностью запутается в коллаборационизме, но не во время Первой, а в годы Второй мировой войны. Однако не следовало бы приписывать молодым фронтовикам Первой мировой взгляды, которые они тогда еще не могли предвидеть.
После прекращения огня (11 ноября 1918 года) ветераны Движения фронтовиков учредили Фронтовую партию. По бельгийским и фламандским понятиям она выглядела необычно. Она выступала за плюрализм, хотя почти вся ее верхушка была, разумеется, католической. Партийная программа под названием «Завещание Изера» звучала коротко и ясно: самоуправление для Фландрии, мир на земле, то есть никаких распрей между католиками и антиклерикалами, и «не бывать войне». Бельгийское отечество было не слишком благодарно этим людям за ужасы, пережитые ими ради его защиты. Во время войны профранцузски настроенный трибунал неоднократно пытался осудить образцовых фламандских солдат за их личные симпатии и вынужден был их оправдывать вопреки требованию военного аудитора. После 1918 года по-прежнему делались попытки ставить их на одну доску с активистами, коллаборационистами. Дебекеларе даже угодил ненадолго в тюрьму, но тоже был оправдан.Он же, черт побери, под флагом Бельгии, будучи солдатом бельгийской армии, стрелял во фрицев; странная форма предательства: защищал Бельгию, а не антифламандский франкоязычный истеблишмент, триумфально пришедший к власти в 1920 году.
С 1916 года Сирил Ферсхаве возглавлял комитет патриотов Фландрии, величественно названный «Комитетом во славу героев». Члены комитета хотели установить на могилах павших фламандцев могильные плиты с надписями на фламандском языке — разумеется, с крестом над каждой плитой, потому что они же все были католиками! Эскизы крестов разработал Джо Инглиш, художник из Брюгге, сын ирландца и бельгийки. Этот молодой человек не дождался конца войны, он умер от аппендицита.
Джо Инглиш нарисовал кельтский крест с аббревиатурами AVV — VVK — «Всё для Фландрии», «Фландрия за Христа». Там же был изображен буревестник. Благодаря поэту XIX века Албрехту Роденбаху эта птица (нечто среднее между орлом, чайкой и северной олушей) стала символом Фламандского движения, особенно в среде студенческой молодежи.
Именно такие кресты ставились на солдатских могилах.
Но в феврале 1918 года неизвестные замазали цементом буквы AVV — VVK на тридцати шести крестах. Теперь эти буквы оставляют меня равнодушным, я даже чувствую легкое отвращение, когда их читаю, из-за узколобого провинциализма, символом которого они стали. Но каким бы вы ни были франкофилом или антифламандцем, даже в самые тупые мозги не должна приходить мысль о том, чтобы осквернять могилы солдат, павших за твое бельгийское отечество.
Чудовищная война, высокомерие франкоязычных офицеров, гнев от осквернения могил и глубокое уважение побудили тысячи людей собраться вместе в долине Изера. Не прошло и двух лет после перемирия, как началось паломничество, посвященное памяти умершего Джо Инглиша и всех фламандских солдат, сложивших головы на берегах этой реки. Призыв «Не бывать войне» еще не прозвучал. Сейсмические толчки революций, прокатившихся по всей Европе, ощущались даже во Фландрии. Но главное — и это было так по-фламандски — молодые парни, отдававшие дань памяти своим мертвым соратникам, испытали всеми частями тела — носами, руками, ногами, кишками, обожженными легкими, — что такое война, и больше не хотели в ней участвовать ни под каким видом — «ни в жисть», если выразить эту мысль на простонародном фламандском.
Вот почему на цоколе башни так быстро появилась надпись «Не бывать войне» на четырех языках, ибо фламандцам испокон веку вдалбливали, что их язык незначителен.
Все это находилось в русле того, что в те времена двигало массами, двигало в самом буквальном смысле — вспомним, например, восстание спартаковцев в побежденной Германии. Для фламандцев в этих событиях содержалось еще одно измерение. Это измерение всякий раз поддерживает фламандцев в их глубоко искреннем, нутряном, массовом стремлении к миролюбию, к мирной жизни. Этот наш всеобщий пацифизм много старше, чем его голландский вариант, и является неотъемлемо фламандским. Как я уже говорил, это пацифизм людей, у которых четыре столетия не было собственной армии. Это пацифизм людей, которые, к счастью, были лишены реального отечества, а значит, и связанной с ним слепоты.
Не только фламандцы сражались начиная с 1585 года на стороне испанцев, австрийцев и французов. Эту участь отважно делили с ними валлоны, вот почему они так сильно на нас похожи. У нас по-прежнему нет собственной армии, потому что нет собственного государства, но тем не менее с окончанием холодной войны пришел конец и традиционному фламандскому миролюбию. Современная Фландрия продает оружие диктатору, который его охотно покупает. Для современных фламандских националистов традиционный пацифизм — не более чем сентиментальный реликт из прошлого, откуда Фландрия благополучно выскользнула. А те, кто еще может испытывать угрызения совести за оружейных фабрикантов, удостоятся с их стороны лишь сочувственного взгляда.
В 1914 году бельгийская армия не была армией фламандцев, и если какой-то солдат этого не замечал с первого взгляда, то всегда находился барончик или сынок бургомистра в офицерском кепи, готовый ткнуть его носом во французское дерьмо. Ни в одной стране те, кто родился в XIX веке, не считали армию «своей», но в то же время она не была для них и совершенно чужой. А вот для фламандцев бельгийская армия была чем-то абсолютно посторонним. Они быстро понимали, что валлонские солдаты, будучи такими же пролетариями, как
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
