– болезненный и хромой мальчик, родной Мстиславин брат, которого, по словам Алёны, едва выучили ходить. Ярослав жил со своей матерью, одной из многочисленных наложниц князя Владимира, отдельно за городом и только из-за осады Киева кочевниками был на время перевезён в княжеский терем. Чувствуя себя чужим посреди множества незнакомых лиц, в окружении роскошных ковров и драгоценной посуды, княжич сильно смущался, краснел и тревожно озирался по сторонам. Наконец, решившись, он зашептал что-то на ухо Мстиславе, и сестра, вдруг прыснув со смеху, громко ответила ему с презрением в голосе:
– Ишь, домой захотелось! Да в доме твоём, верно, поганые рыщут! Сиди уж! А то заладил: когда да когда домой поедем! Дурья башка!
Ярослав сильно смутился и замолк. В тревожном молчании дети закончили утреннюю трапезу.
Явился отец Ферапонт, как подобает, земно поклонился княгине, испросил разрешения увести детей на учение.
– Приступай, отче! Хоть и тяжкий ныне час, да без грамоты никуда! – ответила ему холодным размеренным голосом Анна.
Сама княгиня велела облачить себя в кольчугу и поторопилась на заборол.
…Слова Ферапонта то и дело обрывали крики за окнами.
– Может, там бой идёт, а мы здесь сидим, за писалами и берестой! – шептала на ухо Предславе нетерпеливо ёрзавшая на скамейке Златогорка.
В слюдяное окно вдруг ударила тонкая стрела. Слюда разлетелась вдребезги, а непрошеная пришелица глубоко вошла в дощатый столб посреди горницы. Предслава с опаской посмотрела на колеблющееся оперение стрелы и её длинное древко.
Встревоженный Ферапонт поспешил увести детей из палаты на нижнее жило и велел холопам затворить ставни на окнах. Позвизд, улучив мгновение, выдернул стрелу и взял её с собой.
Как только урок окончился, Предславу отвели назад в бабинец. Снова ловила она шум за окнами, беспокойно прислушивалась, но за плотно прикрытыми ставнями было плохо слышно, что происходило в городе.
Потом снова была трапеза в покоях княгини, затем на Киев спустился вечер, на смену суете пришла тревожная напряжённая тишина. Алёна уложила девочку спать, но Предслава всё никак не могла успокоиться. Наконец она заснула, и приснился её вдруг Фёдор Ивещей, злой, скрежещущий зубами, в бараньей шапке на голове, с окровавленной кривой печенежской саблей в деснице.
«Я – печенег! Я маленьких детей пришёл убивать! Изведу весь род ваш!» – кричал он, брызгая слюной от ярости.
Предслава в ужасе проснулась, разбудила мамку и по её совету встала на колени перед иконами. Она долго молилась в ночной тишине, тяжёло нависшей над осаждённым городом. После она снова легла и заснула, на сей раз глубоко и спокойно. Конечно, юная Предслава не знала и не догадывалась о том, что в эту ночь под стенами осаждённого врагом Киева происходят весьма важные события.
Глава 8
С заборола крепостной стены открывался вид на огромный вражеский лагерь. В сумеречной темноте ярко горели десятки разведённых печенегами костров. Ржали кони, блеяли овцы, снизу шёл терпкий запах варящейся шурпы. Александр высунулся было из-за зубца стены, но тотчас по шелому его скользнула стрела, пропела возле уха, скрежетнула с просверком по железу, впилась, совершив крутой полукруг, в самое острие зубца.
Воевода отпрянул, спрятался за дощатым выступом.
«Стерегут, сволочи!» – Он смачно выругался.
Приходилось ждать, набравшись терпения. Александр спустился по крутой лестнице во двор, осмотрел огромные чаны со смоляным варом, похвалил мужиков, беспрерывно подбрасывающих в костры под чанами хворост, затем прошёл в молодечную. Там уже ждали удатные добры молодцы, хлебали ол и мёд, готовили к бою булатные мечи, начищали доспехи и шеломы.
Александр, обведя взором вмиг притихших воинов, чуть заметно улыбнулся. Эти свои, не подведут! Или лягут костьми, или… Да что там говорить, что думать? Всё уже думано-передумано, перетолковано не един раз. Знают ратники его, Александра, замысел. Знают и одобряют. И ведают, что надёга у них теперича единая – на внезапность, на то, что не успеют степняки очухаться. А что меньше их в пять, а может, и в десять раз, того во тьме не узришь.
– Рано ещё, – коротко отмолвил воевода в ответ на немые вопросы дружинников. – Сожидать надоть.
Он подвинул скамью, сел рядом с остальными. Долго молчали в тревожной тишине, лишь слышалось потрескивание в печи объятого пламенем дубового кряжа. Но вот решил Александр подбодрить воинов добрым словом.
– Не бойтесь никого, други! Печенеги – они ить токмо когда летят, на скаку полном, страшны. А тако! – Он небрежно махнул рукой. – Да переколотим мы их!
– Не за себя – за жёнок, за чад малых боимся, – ответил Александру молодой Добрило Пересвет. – Врата открывать придётся. Как бы не хлынули в проём.
– Хитрее содеем, – оживился воевода. – Ты, Добрило, возьмёшь десятка два отроков под начало, спустишься неприметно со стены к Почайне и стрелами огненными вежи печенежьи подожжёшь. Сумятица тогда в стане ихнем начнётся, и в тот же час мы чрез ворота на них рванём, на полном скаку.
– Длани чешутся. Доколе ждать? – вздохнул один из воинов в дальнем углу молодечной.
– Скоро. Пойду гляну. – Александр поднялся со скамьи. – Добрило, со мной ступай. И ты, Илья.
…Тишина царила под стенами осаждённого Киева, только по-прежнему горели далеко внизу костры, отбрасывая отблески на тёмные стволы деревьев, остатки сожжённых хат у дороги да на величавую гладь стремительного Днепра. И уже никто не пустил стрелу в поднятый Александром на длинном копье над стеной шишак[97].
– Пора, – вполголоса коротко промолвил воевода.
На стену поднялись отроки, начало над которыми взял Добрило Пересвет.
– С Богом, други! – Александр перекрестил и облобызал каждого из них.
«На смерть ить идут! – простучала у него в голове мысль, но он усилием воли отбросил её в сторону. – Не время сожалеть. Киев спасать надобно».
Вокруг зубцов в нескольких местах привязали длинные верёвки и арканы. По ним воины один за другим спускались вниз. Когда наконец последний ратник исчез во мраке ночи, воевода поспешил назад в гридницу – подымать остальных.
Они долго стояли, конные и при оружии, перед закрытыми вратами. Наконец со стены сбежал отрок с копьём в деснице и громко прошептал:
– Есть. Подожгли. Шум, пожар в лагере.
– Тогда вперёд! Отпирай врата, Никодим! Костьми поляжем, но не осрамим славы земли Русской! – В свете факела воевода выхватил из ножен меч и прямой рукой дал знак к началу сражения.
На ретивых конях вынеслись добры молодцы на шлях, бросились очертя голову к горящим кострам. И пошло-поехало. Взметались ввысь боевые палицы, сыпались потоком сулицы, поднимались и опускались булатные мечи, скрежетали копья. Застигнутые врасплох, печенеги почти не оказывали сопротивления и бросались врассыпную. Вот захвачена одна
