заметил: сухая серая фигурка сливалась со стеной. Егорка – хотя Маринка и писала, что он давно ни на что не реагирует и не говорит – брата, похоже, узнал: ощерился по-звериному. От такой улыбки – а это точно она – дрожь пробрала, поднимая дыбом все волоски на теле.
Яшка невольно отступил на своих костылях, едва в авоське, брошенной на полу, не запутавшись.
– Егор? Помнишь меня? – спросил, борясь со звериным страхом.
Существо – да как можно продолжать звать его братом? – продолжая щериться, зашипело по-кошачьи. И вполне явно, медленно, кивнуло.
Что же теперь такое вокруг творилось?
Нет, не так.
Что же натворил Яшка?
Встретившись с мёртвыми пустыми глазами – узкие зрачки, как кончики игл, неестественные в полутьме, и кололи так же, как те иглы – Яшка сделал ещё шаг назад.
Чтобы выйти – нужно повернуться полностью вокруг себя на костылях. Подставить беззащитную спину – а не вцепится ли?
Холодный пот, выступив раз, пополз сетью капель по лбу, щекам, подбородку, спине, бокам, бёдрам… И не заботит тело, что мороз стоит в нетопленом доме почти как на улице.
Не недолго колебался Яшка – решился. Повернулся спиной. Снова открыл дверь, прижимая её плечом – чуя кожей уколы узких зрачков, слыша шипение и ещё какой-то гадкий звук, чуть ли не квохтанье.
Вышел. Вдохнул глубоко.
Нет, он бы сейчас нисколько не отказался снова быть в покое тихой палаты. Лежать на кровати с расшатанными пружинами и говорить с соседями ни о чём – благодать! Жаль, что раньше не оценил.
Яшка смотрел в серое нервное небо. Если и были где-то ответы на вопросы, которые он и задать-то боялся – то это в Васильевском, которого нет на карте.
У Лизы, которую не видел больше двух месяцев – но оттого любил нисколько не меньше.
И кто только придумал «с глаз долой – из сердца вон»? У того человека точно не было ни единой привязанности. Иначе бы он знал, что невозможность обнять – и ощутить тот единственный запах – прижаться к единственным в мире губам, прошептать «люблю»… да что там – просто молчать вдвоём! – только усиливают желание сделать всё это снова, вернуть, а никак не забыть.
Но что подумала Лиза, когда он внезапно исчез? И что подумает она, молодая, прекрасная, увидев калеку на костылях?
В очередной – и который за день! – раз Яшка ощутил комок в горле.
Голова болела. Душу – сейчас он точно знал, что у него-то она была – разрывали противоречия.
Но что бы он не думал, а где-то глубоко точно знал: если примет Лиза его, такого, как есть, всё остальное уже не будет иметь значения.
Совсем.
Скользя, Яшка поковылял к лесу, крепко сжимая в кармане кость.
12
Деревня в лесу изменилась.
Она ожила. Выйдя из-за деревьев, Яшка увидел и дым из труб, и людей вдалеке. Отчего-то снег здесь не лёг – даже небо не хмурилось – так что идти было куда сподручнее.
Миновав колодец, у которого, весело переговариваясь, набирали воду нелепо одетые девки – их вид напоминал Лизин – Яшка подковылял к белому дому.
Рыжий кучерявый мужик с ярко-красным ртом по-хозяйски колол дрова во дворе. Яшка не стал подходить к двери:
– А Лиза здесь?
Ловко разрубив полено, он разогнулся и посмотрел на Яшку, утирая пот со лба:
– Лиза? Что ещё за Лиза?
– Это он барыню ищет. Лизавету Петровну, – откликнулся незнакомый женский голос из открытого окна. Яшка пригляделся, но говорящую не увидел.
– А, вот как. Так что ей здесь среди нас делать? У себя Лизавета Петровна, – мужик указал рукой с топором в конец улицы.
На месте руин, обломки которых Яшка совсем недавно поддевал носком ботинка той самой ноги, которая сейчас жалко волочится, стояла белая усадьба.
По улице, мимо дома и Яшки, позвякивая колокольцами, проехала странная упряжка.
Яшка больше не удивлялся. Удивляешься, когда разум спорит с чем-то увиденным – а тут разуму больше делать нечего. Умолк он.
Мужик вернулся к своим дровам, а Яшка пошёл туда, куда указали, минуя людей в странных одеждах, явно занятых, как ни в чём ни бывало, повседневными хлопотами.
Кто-то вёл корову, придерживая за шею. Где-то блеяла коза.
Забравшись на стремянку, старик красил стену дома зелёной краской.
– Лёня, обедать! – выглянула из окна женщина.
На её зов откликнулась сразу стайка ребят.
Дорога вела через аккуратный, ухоженный, но без листвы, голый сад и заканчивалась у массивного крыльца с колоннами.
Яшка остановился, не решаясь двинуться дальше. Сверху, из распахнутых окон, слышались смех и звуки скрипки. Когда-то давно он видел игравшего скрипача на улице в городе – и теперь сразу узнал звук его инструмента.
Яшка принялся неуклюже ощупывать карманы в поисках папирос – и не понял, как перед ним оказалась Лиза.
Но это была совсем не та Лиза, к которой он привык. Яшка попятился прежде, чем успел додумать – и, наверное, упал бы, если бы не встретил спиной ствол тонкой молодой яблони.
Запах тошный – гнилой воды. Чёрные трещины расползались по коже белой – белее промокашки. Сломанные зубы скалились, в окровавленном рту – комья земли. А глаза! Что за чудовищные глаза! В них как будто до краёв налили чернил.
Но миг – взмах ресниц, не дольше – и перед Яшкой благообразная дама. Гораздо старше него – пожалуй, в матери годилась. Волосы убраны высоко, восьмёркой переплетены и приколоты. Шаль красно-синяя, цветастая, на плечах. Платье голубое, каких при жизни Яшкиной никогда не носили, с оборками, кружевами оторочено. Пахнет больше не гнилью – знакомой сладкой травой.
Женщина улыбнулась криво, уголком рта, сказала глухо:
– С чем на сей раз пожаловал, любезный Яков Степаныч?
Лиза! Но разве можно к ней, такой, запросто по имени обратиться?
– Здесь все изменилось, – шевеля онемевшими – словно чужими – губами, выдавил Яшка.
Она улыбнулась – на сей раз вполне искренне, кивнула:
– Да. Красиво, не так ли? Ты тоже мог здесь остаться и жить, когда пришёл к нам впервые.
Яшка точно помнил, что предложения остаться очень тогда и ждал, но Лиза – другая Лиза, молодая, любимая, своя – отправила в ночной лес.
– Не сейчас. На сей раз это было уже невозможно, – она прочитала мысли? – Я про твой самый первый визит. Тебе было восемь и тебе у нас очень понравилось. Помнишь?
Теперь он вспомнил: и веселых людей, и угощения, и пляски на улице, на траве. И маленькую девчонку с толстой косой, с которой играл в догонялки.
– Но потом тебе помешали: тебя крестили, и ты уже не мог остаться, чтобы жить здесь.
Та девочка с голубыми глазами… Боже! И это тоже была Лиза?
– Да, это была я.
– Все эти люди… Почему они снова исчезли? Почему я не видел их больше, когда приходил сюда?
– Ты можешь видеть не всё. Только то, что должен, и то, что
