привыкнуть легко. Она теплая, добрая, учит новому. Да она офигенная! Знать бы еще, как зовут эту офигенную китайскую женщину… Но это мы еще выясним. Никто не забыт и ничто не забыто.
С ба тяжелее. Я вижу-то его исключительно вечерами. И по утрам, но кратенько. Он перед работой редко засиживается за столом. Позавтракал — побежал.
Выходной у него один раз в неделю, в воскресенье, и в этот день родители обычно занимаются покупками. Продукты на всю семью, какие-то нужные вещи. Для меня одежка с обувкой, я ж расту, как на дрожжах.
Ценен факт того, что он вкалывает ради жены и дочки.
Его манеры могут желать лучшего, но он — опора семьи. Кормилец. А еще он так порой смотрит на нас с ма, что у меня мурашки по коже бегут — столько в этом взгляде искренности.
Так что пусть он чавкает, громко говорит с набитым ртом, разбрасывает свои вещи и все такое прочее. Это не делает его плохим человеком. Ради семьи он из кожи вон вывернется. Он надежен и крепок, как Великая Китайская стена.
И эти его качества достойны уважения.
Думаете, я приукрашиваю?
А вот и нет.
Ровно через неделю после того знаменательного дня, когда ма подняла вопрос про детсад Солнышко, она приготовила на ужин крахмальную остро-кислую лапшу. Мука из сладкого картофеля превращается в лапшу — это была почти магия для меня, я глазела немигающими глазенками.
Лапшу едят с бульоном. В него идут: соевые бобы, острый соус, уксус и чили-масло. Это такая приправа из растительного масла с перцем чили. Даже со стороны и на запах это было страшное адское месиво, но предки остались довольны ужином.
Вырасту, постараюсь распробовать. А то жить в Китае и не есть острого — это как-то… хочется сказать: «Не по-русски». Но из геолокации исходя — не по-китайски.
С утра на лбу моей китайской женщины блестели капельки пота.
«Это все от острого», — подумала я, но поглядывать на родительницу стала чаще.
Батю прихватило тем же вечером, перед сном. Его брови встали домиком, а глазки-щелочки даже немножко расширились.
— Хороший перец жжется дважды! — выпалил почти на бегу он китайскую народную мудрость и умчался в сторону санузла.
А ма, похоже, до утра в себе носила перечные остроты.
«Полегчает зато», — решила я, когда и ей пришла очередь засесть в семейном уголке задумчивости.
Про уголок: это очень маленькое помещение. Стены и пол — белая плитка. Внутри буквально белый друг и лейка. Лейка — это душ. В полу зарешеченное отверстие — слив. Принял душ, заодно и пол помыл. Между белым другом даже занавесочки не висит.
Ванну в этом доме принимаю только я. Детскую, пластиковую. По сути, большой таз. Как только перерасту, придется с леечкой мыться, как взрослой.
Держу пари, в доме семьи Сюй (это где тигр, панды и журавли на картинах) санузел поудобнее. Но ради того, чтоб самолично убедиться, в гости к Вэйлинь напрашиваться не стану.
По выходу из белой комнаты маме не стало легче. Наоборот, бледность проявилась сильнее. Она словно впитала белизны стен — еще немножко, и как полотно. Которое на саван.
Я перепугалась до икоты.
На дворе день, ба придет поздно вечером. Телефон в квартире есть — дисковый. Я такие в ранние школьные годы той жизни застала еще. Но стоит он почему-то на холодильнике. Высоко. Пододвинуть стул могу, но с него не достану. Стол тоже низкий слишком, да и его сдвинуть мне не по силам.
Впрочем, я же не знаю местных номеров экстренных служб. Мне их никто не говорил. Взрослые же считают — это они должны защищать детей, с ними самими ничего случиться не может.
Ага, не может: ма плавненько съезжает на пол по стеночке. И глаза закатываются…
Подбежала, лоб потрогала — горяченный. И бисеринки пота. И дыхание прерывистое.
День. Дверь заперта. До средства связи не добраться.
— Ты нужна мне живой, женщина! — грожу ей малюсеньким кулачком.
Русская речь льется, как водичка из лейки. Счастье, что зацепить шланг и уронить лейку моего росточка хватает. На то, чтобы вентиль открыть — тоже, но на пределе сил.
Если моя китаянка услышит незнакомые звуки в таком состоянии, не сообразит. Лепечет что-то детка на своем, на малявочном. А то, что она в панике — это к делу не относится. Или наоборот, сойдет в суде за облегчающие?
За тряпку сошли мои колготы. Похолодало на днях, отопления нет, дома холодно, так что на мне всего по два слоя. Эх, маманя, дочь утеплила, а о себе не позаботилась…
Закрутить кран обратно я уже не смогла, да не особо и пыталась. Вода слабенько сочилась из лейки, на большой напор раскрутить — это тоже оказалось не для хилых рученок. Да и ни к чему. Мне же еще возвращаться к этому водоему.
Мокрые колготки шлепнулись на лицо ма. От носа и рта я эту хлюпкую влажность отодвинула, а намокшие волосы — уж извини, моя хорошая. Как смогла. Выжимать нормально этим пальцам пока не удается.
Сижу. Трясусь. Она то горит, то леденеет. Очнулась в какой-то момент, попыталась уползти, звала А-Ли… Потом снова впала в беспамятство.
Второй тряпкой стало кухонное полотенчико. Так я и бегала в белую комнату, то с колготами, то с полотенцем. Мочила, жамкала — хоть немножко отжать, а то в луже воды лежать с температурой не шибко полезно.
Тащила к болезной. Жалась к ней, руки старалась греть, когда ее в холод бросало. Горшочек мой детский хорошо не особо тяжелый: его тоже пришлось оттащить в белую комнату, опорожнить. Прям в слив, нам не до изысков…
В какой-то момент и мое тельце вырубилось. Слишком маленькое и слабое оказалось для такого вот.
Очнулась от возгласа отца и включения света. Майский день догорел, квартирка погрузилась во мрак. Что батя успел подумать и почувствовать, когда щелкнул выключателем и нашел нас, таких красивых — я не
