прочесть молитву? Ужас накрыл меня, и только сейчас стали ясны слова о том, что некто умирает там, в доме. Вот она, смерть, передо мной, зеленая муха, жадно возвращающаяся, чтобы выпить последние соки жизни.
Я завернула трупик младенца в юбку, преодолевая страх и брезгливость, и поднялась. Прикасаться у нему было противно, и казалось, что его пустые, широко распахнутые глаза глядят на меня даже сквозь плотную льняную ткань. Минуту я постояла без единой мысли в голове, ощущая тяжесть в подоле, и только потом решилась пойти в цветник, где земля всегда была рыхлой и ухоженной.
Как я ненавидела себя, и боялась смерти, и жалела несчастное дитя, рожденное в доме, где не было места счастью, пока разрывала землю там, где отцветали пышные разноцветные тюльпаны. Их легче было вынуть из земли, не повредив корни луковичек, а затем посадить обратно, и еще я думала о том, что этот неведомый ребенок слишком большой, и лучше бы, если бы его ручки и ножки были отдельно, потому что иначе все заметят, что тюльпаны пересажены. Мысли эти казались мне самой такими расчетливыми и холодными, что часть моей души беззвучно кричала, что я чудовище.
Я вернулась в дом через полчаса, но госпожа Рот даже не отругала меня, только вытерла мне лицо своим передником, от которого пахло затхлостью. На нем остались темные следы, должно быть, я перепачкалась и не заметила этого. Кухарка уже исчезла, и женщина на кровати больше не стонала и не двигалась.
— Оставайся здесь, — велела мне старуха. — Скоро придет доктор.
Я молча вцепилась в ее юбки, чтобы она не покидала меня, не оставляла наедине с умирающей, кто бы там ни был, но госпожа Рот безжалостно оторвала меня от себя и велела не дурить. Слова свои она подкрепила пощечиной и ушла вниз, на всякий случай заперев дверь.
Когда ее шаги затихли, в комнате стало так тихо, что я услышала, как кровь шумит у меня в голове. Умирающая издала невнятный тонкий полустон-полувздох, и я, наконец, решилась подойти ближе к изголовью, чтобы поправить свечу, накренившуюся набок. То и дело я поглядывала на кровать, потому что боялась обнаружить там труп, боялась, что она протянет руку и схватит меня, и кто-то скажет, что я опять не уследила, не помогла, и еще одна душа отправится в ад.
Из-за меня.
Мои пальцы так дрожали, что, когда я поправляла свечу, капля воска упала мне на указательный палец, и я отпрянула и наткнулась на кровать. Окровавленная простыня упала на пол, и мне пришлось поднять ее, чтобы укрыть худенькое тело умирающей. Только тогда я наконец увидела ее лицо, но не сразу узнала.
Она была еще жива и глядела на меня из-под полуприкрытых век, и это был взгляд обиды и недоумения. Наверное, поэтому вспышка озарила мою память, и в этом измученном лице показались знакомые черты Марии. Она скривила губы, как будто хотела что-то сказать, но сил уже не было, и с ее уст лишь слетел слабый звук. Чувство жалости подтолкнуло меня наклониться к ней, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Я забыла всю нашу ненависть, и мне хотелось помочь ей, потому что никто не должен был умирать в этом мире, но почему-то опять выходило не так.
— Я слушаю тебя, — шепнула я и погладила ее по жестким темным волосам, но в ее взгляде мелькнула тень привычной вражды.
— Ненавижу, — еле слышно выдохнула она, и ее глаза были красноречивей любых слов. Ей не хотелось умирать, и Мария имела право меня ненавидеть, потому что я оставалась здесь, а она уходила, падала к вечным мукам ада, непрощенная и нераскаявшаяся, а все ее желания и планы на жизнь превращались в ничто. В моей души не было радости, что моя соперница получила то, что я ей в сердцах пожелала, и ее проклятие не напугало и не задело меня. Печаль – вот что я чувствовала. Жизнь так коротка, а пропасть смерти – рядом, и на месте Марии в следующий раз могу оказаться я, если останусь здесь. Мне было грустно от того, что она уходит в ненависти, но у меня не было слов, чтобы рассказать об этом, и я лишь взяла ее холодеющие руки в свои и начала читать молитвы, чтобы облегчить ей встречу с тем Неизведанным, что предначертано каждому.
Свеча трещала и чадила, и с каждым витком темного дыма исчезала жизнь. Мне хотелось, чтобы время остановилось, чтобы кто-то пришел, но оно было беспощадно, и мы оставались вдвоем, пока наконец я не услышала слабый вздох и не замолчала на полуслове. Теперь я была одна в комнате, и пустота в ней давила на плечи.
Не помню, сколько прошло времени до появления госпожи Рот и доктора, которого я так до сих пор и не видела. Он тяжело дышал, пока взбирался по лестнице, и ступеньки скрипели, стонали и попискивали под его весом. Старуха отперла дверь, и если раньше на ее лице было написано недовольство, то сейчас оно сменилось на угодливость. Доктор был похож на старого толстого пса, которого закормила хозяйка, и пудреный паричок, который сидел над его распаренным лицом, подобно грелке на раскаленном чайнике, напоминал собачьи уши.
— Она здесь, господин доктор, — голос госпожи Рот прозвучал торжественно как колокол.
Я отпрянула от мертвой, но они точно и не заметили меня. Доктор брезгливо отодвинул край покрывала и со вздохом сел на постель. Из-за рукава он вынул белоснежный кружевной платок и промокнул им вонючий пот.
— Мертва, верно? — наконец спросил он и потянулся осмотреть тело. Госпожа Рот взяла меня за плечи и отвела в сторону.
— Мертва. Ай-ай, как же она так неосторожно? Она казалась мне умной девушкой, а тут… - подтвердил свои собственные слова доктор через несколько минут и тут же потерял интерес к телу несчастной. — А это что
