покойного дядю Юрету, ни дать ни взять — вылитый Юрета, и кончит так же скверно, как он…
Космач застонал, как раненый вол. Хорчиха и Баконя плакали. А Храпун безжалостно продолжал:
— Ты все это знал, но нам не веришь и слушаешь только своего Космача.
— Я этого не знал!
— Знал! Знал! Осенью мы обо всем подробно тебе рассказали. Говорил тебе и Шакал, и Гнусавый, и Культяпка, и Сопляк, и я, и все село подтвердит, потому что и оно диву дается! Ишь как плачет сейчас, прижавшись к матери, притвора! Бедненький! Да он за крейцер кому угодно кишки выпустит! А мать балабонила, какой, дескать, умник, подслушал, о чем личане договорились, а небось не рассказала о том, как он утащил у них же с телеги два окорока и как они их съели все вместе…
— Врешь! — вырвалось сквозь рыдания у Хорчихи.
— Молчи, баба, молчи, нет времени, не то я рассказал бы еще истории и полюбопытнее. Значит, ты все понял, а теперь бери его с собой! А уж братья фратеры помолятся за его здоровье, да и самому святому Франциску туго придется, при первом удобном случае Баконя обчистит его, да и правильно сделает!..
— Довольно, нечестивец, хватит! — прервал его фратер, скорее печально, чем строго.
Но Храпун вспылил и, подбоченившись, бросил:
— Кто больший нечестивец, я или тот, кто покровительствует таким мошенникам, а, вратер?..
Тогда вскипел Степан и крикнул:
— Отойди, Храпун, или как там тебя, не то мозги вышибу! — и схватился за оружие.
Баконя мигом стал рядом со Степаном, а Космач снова схватился за кочергу. Хорчиха заголосила. Фратер замер на стуле.
— Отойди! — крикнули все трое.
Храпун презрительно поглядел на Степана, рявкнул:
— А ты чего лезешь, а, бродяга, лизоблюд вратерский?! Вот как вытащу твои ржавые пистолетишки из-за пояса и обломаю на тебе!..
— Попробуй! — сказал Степан, выхватив пистолет.
Фратер погасил свечу.
Слышно было, как щелкнул курок.
Брне стал уговаривать:
— Ера!.. Юра!.. Бара!.. Шимета!.. Братья ли вы мне? Ради мук Христовых, ради святого Франциска не дайте пролиться крови… Ой, беда! Ой, беда! Степан, Степан, сынок, оставь!..
— Не бойся, вратер, ничего не случится, — сказал Культяпка, раздувая головню.
— Не боимся мы этих занречных, этих воорунженных монлодчиков! — протянул Гнусавый.
Брне, обхватив Степана, заставил его отступить в угол, потом обернулся к Ерковичам и сказал:
— Ради бога, чего вы от меня хотите?
— Хотим, чтобы ты избрал достойнейшего из наших детей! — сказал Храпун. — Иначе дойдем и до епископа и до короля!
— Разве я отказываюсь! — ответил фратер уже спокойнее.
Ерковичи, толкая в спину Храпуна, загалдели:
— Вот и отлично!.. Куда уж лучше!.. Прекрасно!.. Мудрый человек!.. Добрый наш вра Брне.
Шакал тотчас занял прежнюю позицию и медовым голосом сказал:
— И зачем нужно было доводить дело до этого? Почему не дали мне говорить, а то этот бешеный Храпун — трах, бац, бум, пум! Будто нельзя по-человечески…
— Ладно, ладно! Ступайте теперь!..
— Добрый мой и славный вра Брне! — разливался Шакал. — Только не подумай, что мы перестали уважать тебя или я не знал, что ты поступишь по справедливости! — И приложился к руке фратера.
Один за другим Ерковичи облобызали ему руку, и каждый уверял, что «уважает его, как и раньше», и просил извинить. Кое-кто, уходя, крикнул:
— Доброй ночи, брат Космач, прости и спасибо на угощении!
Уходя, Храпун протянул плачущим голосом:
— Я вовсе не ду-мал… тебя ос-кор-бить!
— Ступай, ступай, дай тебе бог здоровья! — сказал фратер, пошатываясь, направился к кровати и повалился на нее с таким вздохом, точно избавился от стопудовой тяжести.
— Та-а-а-а-ак! Уф! Черт бы вас драл всех, всех до одного!.. — простонал он.
— Ах, проклятые! Антихристы! Бандиты! Охальники! Убийцы! Разбойники! Убей вас бог! Ну, буду жив, заплатите вы мне за все, — бранился Космач.
— Вот, милый деверь! Вот они каковы, сам видишь, верь им теперь! — причитала Хорчиха.
— К черту всех, всех, всех! Уф! — стонал фратер.
На заре, как приказал фратер, Степан оседлал лошадь.
Усадив брата в седло, Космач выжидательно стал перед ним.
Фратер, бледный, словно после тяжелой болезни, поглядев на кончик сапога, буркнул:
— Значит… мгм… поглядим!.. После рождества!
— Ладно… того… как прикажешь! — ответил Космач. Фратер задумался и наконец решительно произнес:
— А знаешь, пусть идет сейчас же! Пусть идет!.. Сейчас же! — и, пришпорив лошадь, поскакал.
Космач и Хорчиха обняли Баконю, убеждая слушаться дядю, помнить, как любят его Ерковичи, и, хотя бы назло им, исправиться.
Степан и Баконя двинулись в путь.
Отец и мать стояли во дворе, пока не потеряли их из виду, и только тогда вошли в дом.
IV
Вступление в новую жизнь
Баконя и Степан торопились изо всех сил и все же не поспевали за резвым фратерским конем. Но, несмотря на такую гонку, Космачонок засыпал слугу бесконечными вопросами, не давая ему передохнуть: что там за село, куда ведет дорога, откуда течет река и т. д. Каждый встречный приветствовал фратера, и каждый спрашивал Степана, куда ездил преподобный отец и чей это паренек. Баконя диву давался, что такое множество людей знает дядю, ведь ушли они от Зврлева бог знает куда! Пересекая в какой-то долине большую дорогу, они увидели быстро ехавшую навстречу господскую коляску, запряженную парой добрых коней. Фратер остановил лошадь, коляска подкатила к ним. Мужчина в феске, сидевший на козлах, почтительно поздоровался: «Хвала Иисусу!» Позади, на сиденьях, развалились двое. Таких Баконя не видел даже во сне (мальчик ни разу до сих
