После революции к власти пришли одаренные. Не задумываясь над последствиями, они убили здешних ядерщиков-физиков, а ученые со стороны одаренных ушли в знак протеста против геноцида их коллег.
Технология, которая включала расщепление атома с применением энергии, утерялась. Утерялась в головах, но продолжала существовать на практике. Другими словами, атомная электростанция уже ни один десяток лет продолжала работать, в то время как никто из обслуживающего персонала не знал физической сути получения энергии.
Детям от отцов остались примитивные инструкции: куда нажимать и где крутить, если что-то пойдёт не так. Случись что серьезнее, и станции грозит окончательная и бесповоротная остановка.
Раньше на станции было шесть рабочих энергоблоков. Она обеспечивала энергией многие города. Сейчас работал только один. Глядя на раздолбанную дорогу, я злорадно усмехнулся. Диар совсем не переживал о том, что станет с его бизнесом, если котел в Атомном городке остановится. Кажется, он воспринимает энергию как данность. Вот только поток киловатт в Стольный такой же ненадежный, как розетка, от которой запитали сразу электрочайник, микроволновку, тостер, стиральную машину и сварочный аппарат. Хотя и это не все. Было в технологической цепочке и ещё одно слабое звено. Расходуемый людской ресурс.
Сомневаюсь, что инженеры и разработчики закладывали такие бесчеловечные параметры безопасности. Уж если им удалось расщепить атом да вдобавок увеличить вырабатываемую мощность энергией одаренных, то им хватило бы ума обезопасить людей от радиации.
С течением времени оборудование износилось. Завадские запчасти поменялись на самодельные или просто внешне похожие. Охлаждающая жидкость уступила место более примитивной, а фильтры посчитали излишней роскошью. Все это привело к тому, что работать непосредственно в здании энергоблока стало смертельно опасно. Присутствующий там фон превышал допустимый в тысячи и десятки тысяч раз.
Срок жизни одаренных, которые несли вахту на станции сокращался до двух месяцев. Радиация разделывалась с ними на раз два. Не спасала и материя.
Разумеется, никто не согласился бы работать в таких условиях. Сколько бы тебе не платили, это будет дешевле, чем хренова куча лет жизни. На радость Стольного, выход нашелся. Работники станции пусть и умрут раньше своих сверстников, но в среднем разница не превысит десяти лет, при условии, что их будут постоянно латать. Вот за этим в Атомном городке и жил Лека.
После каждой смены рабочие проводили по часу в палатах у доктора. Работа с облученными подтверждала профессионализм Леки, а значит Диар отправил меня к нему не просто так.
И всё бы ничего, вот только бывший житель Атомного городка, который всё это мне рассказал, закончил свою историю не самой обнадеживающей фразой: «Лека — самый отвратительный человек, которого я когда-либо встречал. Если бы он не умел восстанавливать тела работников после воздействия радиации, его уже давным-давно кто-нибудь бы грохнул. Да что там кто-нибудь! Выстроилась бы очередь желающих!».
В Атомном городке жило не больше пятисот человек. Городом его называли чисто номинально. Скорее это был рабочий поселок, где жили причастные к работе электростанции. Ни один другой человек в здравом уме не станет жить рядом с фонящей высокотехнологической хреновиной, которая может привести к катастрофе, если с ней неправильно обращаться. Высокочувствительное оборудование, работающее с погрешностью в десятые деления процента, здесь ремонтировали ударом гаечного ключа.
На въезде стоял магазин, он же — бар, он же — развлекательный клуб. Двухэтажное здание со входами со всех сторон и виляющими плиточными тропами. Нужно признать, что я был очень удивлен, увидев сколько народу там крутится. Одаренным работягам, видать, между сменами по домам не сиделось. Они коротали время в единственном месте, где можно было спустить бабки. Бабки, к слову, им платили хорошие. Иначе их бы тут не было.
Крутой внедорожник приковал к себе десятки взглядов. Вышедшие покурить, случайные зеваки на улице, люди в окнах. Все они уставились на нас с нескрываемой злостью. Но Башмак не растерялся. Открыл форточку и спросил у самых борзых, какого хрена они вылупились.
Рядом с магазином стоял кирпичный домин. Там жили управляющие станцией. Чуть поодаль — три пятиэтажки — общежития для работников. За общежитиями дорога уходила направо и, оставляя по левой стороне лес, утыкалась в площадь с монументом. Кажется, это было единственно место в Атомном городке, где перекладывали асфальт.
Башмак надавил на педаль и разогнался до недостижимых шестидесяти километров в час. Мы обогнули монумент с полуразрушенной сферой и притормозили на развилке. Правее уходила дорога на атомную станцию. В полукилометре виднелся забор заграждения, а в небо вздымались огромные трубы. Они походили на сопла ракеты, переносимой частью которых была сама планета. Шесть сопел, каждую из которых можно было сравнить с небольшим вулканом. Казалось, что если из них одновременно вырвется пламя, как из ракеты, то им хватит мощности, чтобы сдвинуть планету со своей оси.
На указателе налево было написано: «Больница». По возращении со смены автобус отвозил туда людей, работающих непосредственно в энергоблоке.
Насмотревшись на гигантские трубы, я отыскал в зеркале Башмака:
— Поехали!
… … …
Больничка состояла из двух частей. Работающей выглядела только первая. Одноэтажное здание с облезшей краской и едким запахом. Пахло лекарствами и спиртом. Больше спиртом.
Вторая часть больницы — длинное здание, напоминающее казармы. Судя по всему, раньше оно предназначалось для госпитализации рабочих. Но после того, как из шести энергоблоков в строю остался всего один, пациентов на целую казарму не наберешь. Вот и получалось, что под громким названием «больница» существовал какой-то медицинский пункт, некогда белое здание с выкрашенными в зеленый цвет опорами.
Толкнув деревянную дверь с выцарапанной надписью «только для реакторных», я вошел внутрь. Башмак проследовал за мной. Мы оказались в небольшом помещении с лавками по обе стены. Пациентов внутри не было. Со шваброй крутилась санитарка или медсестра. Бабушка-простушка шестидесяти лет в невнятного цвета халате с кепкой вместо шапочки на голове.
— Только для реакторных! — Разогнувшись крикнула она, а затем рассмотрела ходули и добавила полегче. — Доктор работает только с пациентами из реактора. — Помолчала, глядя на Башмака. — Вы не местные?
— Мы из Стольного. Доктор у себя?
— Он не принимает пациентов.
— Не похоже, чтобы к нему выстроилась очередь, — я посмотрел на пустые лавки.
Санитарка пожала плечами и состроила недовольную гримасу:
— Он будет ругать меня, если я вас пущу. Доктор работает только с реакторными, потому что за других ему не платят. Если вам нужна помощь, то обратитесь к Гриму. В свободное время он сидит в пивной.
— Я заплачу.
— С кем ты разговариваешь?! — Донесся крик из кабинета. — Гони всех! Смена заканчивается через три часа, до этого времени я занят!
