должны были сменить, как только улетит самолет. Самолет сел ночью, но что-то не заладилось, вылет задерживался, а лететь уже было нужно, скоро совсем рассветет.
Ребята тихонько перешептывались, но бдительность не теряли: жизнь научила.
— Тихо! Слышишь? Птицы раскричались? — стал прислушиваться и всматриваться в местность Сашка, ища возможные несоответствия
— Ага, вон смотри! Правее!
По лесу, в рассветном тумане, достаточно тихо, без спешки, шла цепочка людей.
— Серый, наши цепью по лесу не пойдут, только друг за другом.
— Егеря! — Серега закусил губу, разглядев форму.
— Обошли наших, гады! — Серёжка обернулся, как бы ища помощи. Там, за ними, метрах в 500-х, на поляне, партизанский аэродром. В самолеты, доставившие оружие и боеприпасы, должны были разгрузить и посадить раненых. Самолет ещё не взлетал, значит, надо держать подступы любой ценой.
— Сашка, не суетись! Сейчас должны сработать наши растяжки, зря мы их что ли маскировали?
Раздался первый взрыв. Фашисты запаниковали, открыли беспорядочную стрельбу, не понимая. Откуда «прилетела» граната. Следом рванула вторая растяжка.
Сашка первым не выдержал: бросил гранату и открыл стрельбу, не дожидаясь, когда немцы приблизятся и обойдут ребят со всех сторон.
— Серый, давай к тому пню, только за болотцем приглядывай, чтоб не пролезли, а то сразу сметут, не удержим. Почему первое охранение не… Серый, они полезли вдоль болота! Их кто-то ведет!
Серёжка развернулся, дал несколько коротких очередей по бегущим вдоль болота фашистам. А вот там они растяжки не ставили, только со стороны чащи. Но тропа вдоль болота была узкая, ее мог держать и один грамотный боец. Немцы залегли и открыли ураганный огонь. Но теперь не они были более страшны ребятам, а те, которые подходили с другой стороны, со стороны чащи Их-то, идущих в лоб, одним автоматом Сашка просто не мог сдержать, несмотря на растяжки. Немцы заметили, откуда ведут огонь партизаны, пристрелялись, пули стали впиваться рядом с Серёжкой, ведь он был почти на виду у второй группы фашистов.
— Серый! Отходим!
— Нет, те прорвутся. — Серёжка дал очередь по пытавшимся броситься в атаку немцам, заставил их вновь залечь… — А-а-ж…
В ногу повыше колена будто вбили раскалённый гвоздь. Сильно сжал рукой больное место: рука стала мокрой… Нога перестала слушаться, руки стали ватные, в глазах поплыл туман, а бой… будто и не было боя: уши словно перестали слышать.
Сергей очнулся от боли, когда его подносили к самолету. Огромный как медведь, седой партизан, нес его на руках, как маленького ребенка…
«Нога забинтована… А это же Алексеев, тот который «немой», — узнал его Серега.
Рядом был Сашка, увидел, что друг пришел в сознание:
— Всё — нормалёк, Серенький. Мы продержались, смена почти сразу подоспела — вступила в бой, я тебя оттащили, а потом и подмога подоспела. Слышишь, стреляют? Но немцы напирают, аэродром пока держим, а вот тебя приказали в самолёт, на большую землю. Кость, сказали, цела, мясо — нарастет!
— Да меня только чуть зацепило, да я хоть сейчас…
— Ну, что вы возитесь! — пытался перекричать шум моторов пилот. — Быстрее давайте, быстрее!
— Товарищ летчик! Сережку еще возьмите! Еще одного! — закричал Сашка.
Летчик посмотрел на Сережку, немного подумал…
— Всё, последний! Больше не подниму! Не подниму я больше! И так перегруз!
— Сашка, прощай, я тебя никогда не забуду!
— Ты что? Мы встретимся! Хоть через 100 лет! Серый! На — мой галстук, я с ним никогда не расставался! — Сашка засунул Сережке за пазуху, слегка порванную и прожжённую в нескольких местах искрами костра, красную тряпицу.
— Как ж ты без галстука, знаменосец?
— Ничего, в комсомол скоро! Мы встретимся! — Сашка махнул рукой и выпрыгнул из самолета. Люк закрылся. Самолет улетел, а над лесом взвилась ракета, сигнал к отходу.
Командир экипажа был недоволен: вылетели, когда уже почти рассвело. Одно спасение — лес вокруг, нет фашистских зениток.
Самолёт, в котором летел Серёжка, был перегружен тяжело ранеными. Сергею стало не по себе от того, что, возможно, он занимает чьё-то место. А тут ещё стрелок — радист дал ему, как маленькому, кусок сахара.
— На, держи, не стесняйся. Сахар — он от потери крови помогает, кровь восстанавливает.
— Спасибо, но я хоть сейчас могу встать, — Серёжка сделал попытку подняться и заскрипел зубами от боли.
— Вот видишь… Ты уж лучше полежи.
— Петро! Не спи! — крикнул из рубки командир экипажа. — Летун справа!
Наш стрелок — радист быстро занял позицию в пулеметной башенке, пулемет начал стрелять… Вдруг пулемет словно захлебнулся, замолчал. Из-под колпака вывалился стрелок, его лицо было залито кровью. Пули стали дырявить корпус беззащитного самолёта с противным звуком вскрываемой консервной банки.
— Что стоишь?!! — Серёжку вывел из ступора окрик партизана, у которого не было ног. — К пулемету давай!
Серёжка, скрипя зубами, но быстро и ловко влез под стеклянный колпак пулеметной башенки: часть стекла была забрызгана кровью, ветер выбивал из глаз слезы. Сзади у транспортника "ЛИ" находился странный самолет, совсем не похожий на те, что обычно показывают в фильмах про войну. Да Сережке было плевать, что за самолет, он стрелял в наших, он будет стрелять в него! «ЛИ» резко пошел вниз: пилоты уже не заботились о особо тяжело раненых, они просто хотели, чтоб хоть кто-нибудь уцелел. Фашист, завалившись на крыло, продолжили преследование. Серёжка, как в компьютерной игре, поймал его в перекрестие кольцевого прицела…
— Товарищ майор! Ну давайте возьмем мальчишку к себе воспитанником!
— Кирилов, давай без давайте! Ты что? Кто нам разрешит? Я бы и сам рад, хороший мальчишка, но у нас не детский сад, а боевая часть. Здесь стреляют. И убивают…
Командир «ЛИ» капитан Кирилов облокотился на стол и обхватил голову руками:
— Там тоже стреляли… И убивали. «Дорнье» почти сразу привязался, сперва зашёл в лоб. Он явно нас ждал, не зря же он ночной истребитель… Ивана Стрельникова убили почти сразу…
— Хороший был штурман…
— Сперва отстреливались, и… вдруг тишина. Ну, думаю, кранты! Один шанс — хорошо, что линия фронта рядом, пытаюсь не думать о раненых партизанах, ведь если подпалят, то все
