по себе. На самом деле очевидные и общепринятые значения, которые могут быть приписаны фильму, являются просто партийной линией, которая фактически ослепляет массы ложным сознанием.
Хотя такой язык часто ассоциируется с марксистскими интерпретациями, не каждый идеологический анализ обязан быть таким покровительственным. Идеология, согласно определению, это просто «система… представлений (образов, мифов, идей или понятий), обладающая определенным историческим бытием и определенной исторической ролью в пределах того или иного конкретного общества[30]». Проблема заключена в том, что пока члены общества погружены в эти представления, сами социальные коды не формулируются явным образом, а потому могут быть невидимы в повседневной жизни. Этот процесс можно рассматривать как форму социального бессознательного. Вместо того чтобы исходить изнутри (по Фрейду), искажающие силы, которые мешают нам видеть реальность, приходят извне. Таким образом, идеологический анализ обещает разгадать эти коды и открыть путь к еще одному виду скрытого смысла в кино.
Маркс оставил свой след в истории еще и как экономист и социальный философ. Однако грань между социальным и психологическим совсем не такая четкая, как может показаться. Хотя социологов интересуют распространенные социальные явления и закономерности, они проявляются также в мышлении, действиях и опыте людей. Культурная психология (в некоторых случаях известна также как социокультурная психология) – это отрасль психологии, которая оказывается непосредственно на пересечении социологии и психологии. Большинство культурных психологов интересуются действиями личностей, но полагают, что эти действия вызваны влиянием окружающих их социальных обстоятельств. Культурология, в том числе идеологические интерпретации в киноведении, представляет собой междисциплинарную область науки, которая использует текстовые интерпретации культурных продуктов для понимания того, что происходит в обществе в конкретный исторический момент на самом деле (его ценности, установки, тревоги и тому подобное).
Анализ произведений популярной культуры, которые можно рассматривать в качестве богатых символизмом форм искусства и развлечений, был важной частью культурологических исследований. С точки зрения культурной психологии такой текстологический анализ является одним из способов выявления социальных аспектов человеческой жизни. Примеры прочтений, в которых кинематограф используется для понимания людей через их социальные условия, широко распространены и берут истоки из самых разных направлений.
Одним из классических психосоциальных исследований кино является работа Зигфрида Кракауэра «От Калигари до Гитлера» (1947). В нем автор пытается понять психологию немцев до момента, когда к власти в стране пришел Адольф Гитлер, через анализ фильмов того временного периода. В начале 1930-х некоторые немецкие фильмы подчеркивали антиавторитарную позицию, но, в свою очередь, предложений конструктивной социальной альтернативы в них не предлагалось. Напротив, в других фильмах был представлен исключительный герой, демонстрирующий силу, лидерство и решимость. Все это откликалось в душе нации, пострадавшей от поражения в Первой мировой войне. Для Кракауэра «Кабинет доктора Калигари» был определяющим фильмом, потому что его сюжет о гипнотизере, который использует свое искусство на молодом человеке, заставляя его совершить убийство, был идеальной метафорой того, как Гитлер очаровывал остальных нацистов.
Книга Вольфенштейн и Лейтеса «Кино: Психологическое исследование» – это еще один пример культурно-психологического анализа фильмов. Помимо своего психоаналитического ракурса, авторы предлагают кросс-культурный анализ американских, британских и французских фильмов, снятых вскоре после Второй мировой войны. Они рассматривают темы, содержащиеся в этих фильмах, в качестве отражения национального характера своих стран.
По сравнению с американскими детективными лентами, такими как «Глубокий сон», в которых герой изображается невиновным, проецирующим собственную агрессию на угрозы извне, британские фильмы того времени чаще изображали опасности, которые таятся внутри человеческого разума. Их герои борются с сомнениями, даже когда они совершенно невинны (например, в ленте «Они сделали меня беглецом»). Послевоенные французские фильмы характеризовались ироничным отношением к насилию, в них справедливость не всегда торжествует, а вселенная не лишена случайностей. Авторы интерпретируют такое отношение как отражение чувства беспомощности, которым французы были охвачены в годы нацистской оккупации во время войны.
«От почтения до изнасилования» – это психосоциальная критика фильмов, в которой Молли Хаскелл прослеживает процесс того, как в популярных голливудских фильмах начала 1970-х годов изображались женские персонажи. Автор заявляет, что эпистемологические предположения западной цивилизации характеризуются «большой ложью», содержащей утверждение о неполноценности женщин по сравнению с мужчинами. Она верит, что эта ложь проникает во все произведения культуры, в том числе и в кинематограф. Более того, эта ложь часто выражена неявно, но, копнув глубже, можно увидеть искаженное представление о женской неполноценности. Таким образом, в Голливуде распространились изображения женщин как существ или объектов, которые должны быть поставлены на пьедестал. Классические голливудские звезды, например Ингрид Бергман, представали перед камерой в образе богинь, а кинематографические приемы освещения заставляли их буквально светиться сиянием и красотой. Другие актрисы изображались благородными земными матерями, такими как героиня Даллас (Клэр Тревор) – проститутка с добрым сердцем в архетипическом вестерне «Дилижанс».
Трепетный показ женщин на экране происходил во времена, когда было принято считать, что у женщины гораздо меньше возможностей выбора, чем у мужчины. Ход мысли был такой, что мужчины должны возводить женщин на пьедестал, поскольку те самостоятельно сделать этого не могли. По словам Хаскелл, формула начала меняться в кино 1960-х и 1970-х годов, когда движение за права женщин стало набирать силу. Голливуд, ранее изображавший женщин как невинных, материнских и/или гламурных существ, внезапно начал переходить к явно несовершенным и даже порочным образам – шлюхам, псевдошлюхам, брошенным любовницам, эмоционально нестабильным барышням, алкоголичкам, глуповатым наивным девушкам, «лолитам», дурнушкам, сексуально озабоченным дамам, психопаткам, одиночкам, зомби и «гром-бабам». Хаскелл рассматривает изнасилование в кино (например, печально известную сцену в фильме Сэма Пекинпы «Соломенные псы») как крайнее проявление стремления удержать женщину на ее месте, несмотря на меняющиеся культурные тренды.
Большинство приведенных мною примеров идеологической интерпретации фильмов начинались с изображения определенных типов персонажей, а затем на их основе делались выводы о национальном характере. Возможно, именно этого и добивался Голливуд? При таком подходе во главу угла ставится индивидуальный характер личности. Как утверждает Роберт Рэй в книге «Одна тенденция в голливудском кино 1930-1980-х», самым показательным в культурном и психологическом отношении аспектом голливудского кинематографа является то, что он любой ценой готов поддерживать миф о безграничном индивидуализме. «Основополагающая предпосылка [Голливуда] диктовала превращение всех политических, социологических и экономических дилемм в личные мелодрамы». К примеру, беспокойство американского народа по поводу вхождения во Вторую мировую войну заключено в нежелании Рика (в исполнении Хамфри Богарта) помогать Виктору Лазло (в исполнении Пола Хенрейда) в «Касабланке». Практически все американские фильмы должны быть построены вокруг нескольких отдельных звезд, определяющих действие всего фильма.
Хотя многие американцы фактически не представляют себе альтернативу этой формуле, противовесом ей служат ранние русские картины, такие как «Броненосец „Потемкин“» режиссера Сергея Эйзенштейна, в которой сюжет строился
