постучал в ворота. Маленькая дверца в нижнем левом углу ворот отворилась, и из-за неё показалась голова дамы в форме.
— Слушаю? — обратилась она к ним.
— Мы пришли навестить заключённую, — сказал Облом.
— У вас назначено? — спросила тюремщица. (В женской тюрьме Лэнгли, в отличие от Твердокаменной тюрьмы, охранники назывались тюремщицами.)
— Нет, мадам, — вежливо произнёс Роддерс Лэзенби. — Не назначено. А приходить без предупреждения запрещено? Теперь вы усложните нам жизнь и потребуете, чтобы мы записались? Я уважаю людей в форме, которые усложняют мне жизнь. Сразу видно, что человеку недаром деньги платят.
— Вовсе не запрещено, — ответила дама. — Но если у вас есть сумки, я их проверю.
— Нет, — сказал Облом.
— Нам надо отыскать сумки и вернуться с ними на обыск? — с надеждой уточнил Роддерс Лэзенби. Ему всегда нравился объёмный багаж.
— Не обязательно, — отмахнулась тюремщица. — Проходите, пожалуйста. Там спросите, кого вам надо.
— Благодарю, — сказал Роддерс.
Тюремщица отошла в сторону, и вся компания протиснулась в дверцу в углу больших ворот. Там их ждал не обычный тюремный двор, а просторный сад. Летом заключённые пропалывали в нём грядки, весело болтали, сидели на скамейках с книжками в бумажной обложке и любовались небом. Сейчас же на дворе (точнее, в саду) стояла зима, и по заснеженным тропинкам гуляла всего одна заключённая в тёплой зимней куртке, предписанной тюремными правилами. Ещё на ней был строго запрещённый, не выданный и не предписанный тюрьмой шарф, связанный вручную, но полицейские, работающие в тюрьме, предпочитали не связываться с Плохой Пенни.
Плохая Пенни подошла к четверым посетителям и спросила:
— Зачем вы пришли?
Голос у неё был низкий, и с таким же успехом его можно было услышать из пасти мультяшного моржа.
— И почему вы наряжены облезлой птицей? — добавила она, обращаясь к Твинклу.
— Мне нравятся птицы, — просто ответил Твинкл.
Плохая Пенни кивнула. Ответ её вполне удовлетворил.
— Добрый день, мадам, — сказал Роддерс Лэзенби. — Это Майкл Облом, брат Мэнди, одной из заключённых в этой тюрьме. Мы собрались на важную… э-э… встречу и хотели бы пригласить на неё сестру мистера Облома.
— Вот так запросто? — спросила Плохая Пенни (конечно, наши беглецы не знали, кто она такая и как её зовут).
— Я слышал, что отсюда сбежать легче лёгкого, надо только назначить побег на день, с девяти утра до восьми вечера, и ничего не говорить тюремщицам, — пробормотал Облом, готовый снова заныть.
— Тюремщицы — это не помеха.
— А кто же? — уточнил лорд Великанн.
— Плохая Пенни — серьёзная помеха, — ответила Плохая Пенни.
— И кто она такая? — поинтересовался Роддерс Лэзенби.
— Это я, — честно сообщила Плохая Пенни.
— И почему же вы — помеха?
— Я сказала не «помеха», — поправила его Плохая Пенни. — Я сказала «серьёзная помеха».
Ворчуны с Лучиком наконец устроились в своём купе: мистер Ворчун и Лучик сели рядом на скамейке так, что между ними ещё осталось свободное место, а миссис Ворчунья опустилась на скамью напротив. Рядом с собой она поставила Шоколадного Пряника, а на колени положила ежа Колючку. Поезд вздрогнул и тронулся. Через какое-то время дверь купе отъехала и к Ворчунам заглянул кондуктор. Его звали Сэм Цент, и он уже был знаком с этой семейкой.
Однажды, в те времена, когда фургончик возили Топа и Хлоп, они (ослы, не Ворчуны) умяли все цветы на его подоконнике, а потом просунули морды в окно кухни и съели:
— цветы из вазы на столе;
— овощи с тарелки;
— овощи с тарелки его жены;
— скатерть;
— заколку жены;
— воскресную газету (в которой оставался нерешённый кроссворд);
— диванную подушечку.
В другой раз Сэм Цент поймал Ворчунов на крыше поезда: они пытались доехать до Извилистых ручьёв без билета. Чтобы не свалиться во время езды, Ворчуны приклеили себя к крыше дешёвым клеем. Он был густой, как мягкий сыр на пицце, и ужасно вонял рыбой — именно прибежавшие на запах кошки и заставили кондуктора подняться тогда на крышу.
Вот почему сердце Сэма Цента ушло в пятки, когда он отодвинул дверь купе и объявил:
— Билеты, пожалуйста!
Увидев сидящих в купе Ворчунов, он не очень-то вежливо протянул:
— А, это вы. Пожалуй, мне не стоит надеяться на то, что вы покажете билеты?
— У нас есть билеты, — успокоил его Лучик и вынул из кармана платья три билета до долины Хаттона.
— В самом деле? — пробормотал мистер Цент, не веря своим глазам. Он забрал у мальчика билеты и внимательно их все изучил, а затем сложил стопкой и сделал в них аккуратные дырочки маленьким серебристым дыроколом. Затем он протянул их Лучику. — Все куплены и оплачены?
— Вы что, принимаете меня за вора? — возмутился мистер Ворчун.
— Вы что, принимаете меня за гору? — «повторила» за ним миссис Ворчунья.
— Гора ты каменная! — плюнул мистер Ворчун.
— Шахта заброшенная!
— Кирка!
— Бирка!
— Бирка тут совершенно ни при чём, — со вздохом произнёс мистер Ворчун. — Их обычно из бумаги делают.
— Так-так, кто тут заговорил про шляпы? — спросила миссис Ворчунья.
— Никто, — ответил мистер Ворчун.
— Вот именно!
— Паспарту ты!
— Грязи комок!
Лучик прокашлялся.
— Мистер Нектарин из таверны «Резвая свинка» заранее приобрёл для нас билеты, — вежливо объяснил он кондуктору.
— Очень предусмотрительно, — ответил мистер Цент. Он, в отличие от тех, о ком я рассказывал в третьей главе, — людей, вечно убирающих галочки над буквой «й», любил повсюду вставлять эту букву, в том числе в словах «состоятейный» (вместо «состоятельный») и «детайно» (вместо «детально»), но только в речи, не на письме.
Мистер Цент остался доволен тем, что Ворчуны предъявили ему билеты, и вздохнул с облегчением, потому что они вроде как вели себя прилично, но всё-таки ему было немножко грустно — не было повода ВЫСТАВИТЬ ИХ ИЗ ПОЕЗДА. Кондуктор вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
— Где-то я его видела, — сказала миссис Ворчунья.
— Конечно, это же наш сын, — подтвердил мистер Ворчун.
— Я не про мальчика в голубом платье, а про того, кто проверял наши билеты.
— Тогда выражайся яснее, — проворчал мистер Ворчун. — И не мешай мне спать. — И он снова накрылся с головой своим большим колючим одеялом.
Ещё часа не прошло, как они уехали, но Лучик уже скучал по умному Пальчику, Топе с Хлопом и, конечно, по Мими. А совсем рядом, в соседнем купе, сидели лорд Великанн, Роддерс Лэзенби, Майкл Облом, Твинкл и кое-кто ещё, а с ними — попугай по имени Монти, который всех подряд называл
