Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
– Опять рушится мироздание?
– Вроде того.
– Ну, рассказывай.
– У меня не так много времени. – Никита посмотрел на часы. – А поговорить хотелось о многом. Начну с главного. Как вы думаете, как они живут в Секторе? Там очень плохо? В смысле, они еще хуже, чем мы были ДО ТОГО? Или такие же?
– Это главное? – спросил Лебедев.
– Не совсем, – ответил Чагин, опять смирившись с тем, что Лебедев не будет отвечать на вопрос. – Но прежде чем перейду… Хочу спросить в лоб.
Чагин откинул челку и пошевелил плечами. Лебедев ждал с выражением внимания и покоя на лице.
– Борис, – выдохнул Чагин. – Вы для меня загадка. Я знаю вас несколько лет, и за эти годы я хорошо, можно сказать, безошибочно, научился отличать тихих от дерганых.
– И ты хочешь спросить, кто я?
Чагин покраснел:
– Да. Это важно для меня. Не могу объяснить почему (даже самому себе), но сейчас это стало даже особенно важно. Возможно, меня мучит вопрос, насколько мы можем приспосабливаться…
Регина подошла и стала снимать с подноса заварной чайник, вазочки с медом и вареньями, печенье, серебряные ложечки, белоснежные накрахмаленные салфетки. Чагин замолчал.
– Никита. – Чагину показалось, что Лебедев стал строже. – Ты можешь говорить все при ней, при Регине.
– Хорошо. Все эти годы… Я всегда сомневался, как вы прошли через Потепление. То мне казалось, что вы такой же, как я, то…
– Ты хочешь знать, кретин я или дерганый? – спокойно спросил священник.
– Да. – Чагин, бросив мимолетный взгляд на Регину, стал заливаться краской.
– А если я скажу, что я дерганый кретин?
Лебедев засмеялся. Посмотрел на Регину с широкой, открытой улыбкой, откинулся назад, а кулаки положил далеко перед собой на стол (в правом была зажата чайная ложечка, сверкающая на солнце).
– Я… не понимаю, – ответил Никита.
Лебедев захохотал. Теперь смеялась и Регина.
Смех у нее был грудной, красивый, с теми особенными теплыми оттенками, которые бывают только у тихих.
Через некоторое время засмеялся и Чагин. Ему было хорошо и просто с этими людьми.
– Извините, – сказал он священнику.
– Нет, это ты извини, – ответил Лебедев. – Дурацкая шутка. Конечно, я такой же, как ты. Ничего со мной не сталось. Ни в чем я не изменился. Ни на йоту.
– А мне иногда казалось…
– Ерунда, – сказал священник. – Дерганый, он и в Африке дерганый.
– Вы жалеете об этом?
– Не скажу, – все еще улыбаясь, ответил Лебедев.
– Хорошо, спрошу по-другому. Вот скажите, у нас есть шанс стать такими, как они? Моя жена может стать такой, как Регина?
– А зачем ей становиться такой?
– А затем, – резко ответил Чагин, – что у меня сын тихий. И если я знаю безусловно хорошего человека, то это мой сын, Леша. В момент Переворота он был совсем крошечным. Почему он изменился, а мы нет? Конечно же вы тоже думали об этом. Почему мы с вами остались прежними? Это наказание? И если да, то почему ребенок должен отвечать за нас с Викой? Ведь ему тяжело с такими, как мы. Какой смысл в его «потеплении», если его оставили с такими родителями? Которые даже толком не понимают его.
Лебедев продолжал молчать. Это была его обычная тактика в беседах с шибко умными. Чагин об этом знал, и, выговариваясь, сам худо-бедно отвечал на свои же вопросы.
– Каков критерий отбора? – не мог успокоиться Чагин. – Абсолютное большинство людей стали тихими. Среди них чиновники районных управ, гаишники, педофилы, даже президент! А я, всегда мечтавший о тишине, сосредоточенности, о простоте, просидевший несколько лет в медитациях, остался дерганым. Раз людей разделили (кто бы это ни сделал), а не переделали сразу всех, значит преследовали какую-то цель. Какую? Или, может быть, это ошибка, просчет, и я просто попал в отбраковку? Но если остался такой большой процент необъяснимого, ненужного брака, то значит это сделал… – Чагин замялся.
– Ну-ну, говори, – подбодрил его священник.
– Значит, это сделал не Бог?
– А ты уверен, что инжир приживется в открытом грунте? – спросил вдруг Лебедев.
– Уверен, – сказал Чагин после паузы. – Но сажать следует под углом, а верхушку направлять к Солнцу, как я показывал.
– На зиму прикапывать?
– Не знаю. Сейчас рано говорить. Посмотрим, какая еще будет эта зима.
Вопросы священника вернули Никиту в ту область, где он мог быть уверен в своих мыслях и поступках. Это успокоило его.
– Послушайте, Борис, – сказал Чагин, наконец. – Тут такое дело. Ко мне вчера приехал один человек и сделал странное предложение…
Регина грызла сухарики. Гудели пчелы. На стол падали белые лепестки абрикосовых цветков. Все это плохо вязалось с рассказом Чагина.
– И ты не можешь отказать жене? – спросил священник, выслушав Чагина.
– Не могу. Она не бросила меня, когда я попал в тюрьму. Все бросили, а она нет. Хотя именно у нее были все основания подозревать меня, не верить мне, а она пошла за мной. Беременная. И потеряла бы всё, если бы не Переворот.
– А чиновнику из Сектора мог бы отказать? Если бы не жена? – Лебедев стал скрести седую бородку, но скоро отдернул руку, как это делает человек, который борется с плохой привычкой.
– Чиновнику могу. Он, кстати, мало похож на чиновника. Больше на наемного убийцу из старого кино.
– Не боишься его?
– Не до такой степени.
– Тогда делай, как тебе велит совесть.
– Совесть-то, извините, надвое сказала. Не могу отказать Вике, но не могу и тащить в Сектор Лешу.
– Никита, – сказал Лебедев строго. – Ты не собираешься спросить у меня, что тебе следует делать: принимать предложение из Сектора или нет?
Чагин выпрямился и откинул челку:
– Нет, не собираюсь.
– Тогда поступай, как ты решил. А я знаю, что ты уже принял решение. Если это будет в моих силах, я тебе помогу. А больше я ничего тебе не скажу. Справишься?
– Справлюсь, – ответил Чагин.
– Тогда идем, я кое-что тебе покажу. – Лебедев поднял из-за стола свое ловкое поджарое тело. – Региночка, ты подожди нас здесь, – сказал он женщине.
Следуя за священником, Чагин обогнул церковь и вошел в маленькую пристройку с зелеными дверями из старого мятого железа. Внутри хранились лопаты, грабли, мотки проволоки, банки с удобрениями, какие-то рамы, старые доски со следами росписи. Посреди стоял поломанный стол, покрытый пылью, а в углу старинная желтая этажерка.
– Вот, есть у меня такая штука. – Лебедев пробрался к этажерке и снял с полки тяжелый черный телефонный аппарат с дисковым набором.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
