Как насчет тебя?
Я улыбалась, с Луи стоит быть всегда начеку.
— Желаешь прикоснуться к радостям насилия в комфорте? Мне кажется, ты много жалуешься.
— Не ощущать телесного присутствия друг друга, ох-хо-хо, вот что старит меня, — Он затряс руками, возводя их к небу, гневно три раза показал фак небесам. — Где ощущение осязаемой реальности? Где!? Обманщик!
— Все живут во фрагментарном пространстве, не жалуйся, — откликнулась я. — . Это зона отдыха, это перемещения, это для интима. Изоляция нынче в моде, Луи. Ты со всеми и ты один.
— Знаешь, как это называлось раньше?
— Когда раньше?
— Одно человеческое поколение тому назад.
— Знаю, — сказала я, садясь на единственный стул в лавочке. — Корабль дураков. Безумие опыт отчаянья. И мне кажется, я подошла к этому весьма близко.
Луи оценивая, смерил меня глазами и как будто, наконец-то понял, я пришла к нему по делу.
— Близко к первому или второму?
— Второму, — я нагло сложила ноги на стол, подумала не стоит признаваться про первое.
— Как жаль! Жа-а-аль.
— Я не уверена, — занесла руки за затылок и расслабилась, закрыв глаза.
Я как будто дома, на Афоне, в библиотеке с Луи, и он разъясняет мне разницу между настоящими словами от души и вежливым словоблудием.
— Вот пошла молодежь нынче, — Луи полез за книгой на самую верхотуру книжных стеллажей, разыскивая что-то.
— А что хорошего в первом?
— О-о-о, от молитв прямиком в искусство греха. Какой ржавый недоуздок вбил в твое туманное мышление это? А? Сумасбродство любви, бредовые грезы честолюбия, безумная алчность, ложная слава, жажда бессмертия — все это, птичка любопытная, ничто иное, как временное безумие! Полезное время страсти! Страсть. Страсть. Страсть.
Он вытащил нужный фолиант с пыльной полки, не обращая никакого внимания на поднявшуюся пыль в лучах весеннего солнца. Подул на него, пыля сильнее, продолжил:
— Смысл безумия ищут не в единстве замысла, а в его отрывочном присутствии. В его споре с самим собой. Мать Природа мудра и обходит путь разума. Поверь, всегда обходит. Любого разума, включая бессмертных. Она доберется и до твоего безумия, и с помощью него получит то, что хочет.
Я открыла глаза и уставилась на него, чуть не свалилась со стула.
Он прав! Прав во всем. И про бессмертие (арктики бессмертны) и про то, как именно я разыскиваю мост. Разумом, разыскиваю. Вспышки безумия как древние созвездия, это тот же смысл, только разбитый вдребезги. То, что имело смысл в прошлом, не имеет его в настоящем. Все специально запутано. Я не вижу мост, потому что смотрю не душой.
— А если я уже? — неуверенно прошептала я. — Что скажешь?
— Хм, — Луи спустился и хлопнул книгой передо мной. — Акт, совершаемый безумцем, скажем, ты влюблена, это акт созидания. Акт веры во что-то. Утверждения или отрицания, не важно.
Он хитро улыбнулся.
— Ты, же отрицаешь?
— Я не влюблена. Но все равно схожу с ума. И не знаю, что мне делать.
— Рассказывай.
Я могла бы сейчас лицезреть сиськи незнакомой парижанки. Разве не безумие? Но вероятно, не настолько сильно ей нужна была та книга. А мне очень необходим совет. Я не стала ломаться.
— Кажется, я несколько часов в сутки бываю мужчиной.
Луи был впечатлен, посмотрел на меня с удивлением, открыл рот, но удержался и промолчал.
— Ощущения такие настоящие! Реальные, настолько, что я боюсь сама за себя. Дай совет. Какой смысл в этом безумии?
— И какой мужчина?
Я задумалась.
— Молодой, красивый, умный, не лишен изящества слона.
— Смысл и безумие легко меняются местами, червячок. Нет такого пустяка, который бы в чем-то не оказался важным. И нет такого безумия, что не сойдет за мудрость, если только в нем есть система. В твоем безумии есть система?
Я вздохнула, развела руки.
— Каждые сутки с двух до четырех, возникает одно и то же ощущение, что я мужчина. Понимаешь, только ощущение.
— Хм.
— Что?
— Самый темный час ночи, ох-ох-охохо, а ты блудливая сластолюбица. Молись Орфею, и все пройдет.
— Не говори никому, — попросила я, почувствовав, что устала от метафор Луи и решила закончить беседу. С благодарностью, с пониманием и некоторым желанием свалить. Никогда не могла определить, он потешается надо мной или советует.
— Не знаю, что с поиском делать, — пожаловалась я, скорее больше для себя, чем для него.
С Луи никогда не знаешь, что он сделает или выкинет в следующий момент. Все равно он не слушал уже меня, углубившись в чтение фолианта. Я двинулась к выходу, звякнул дверной колокольчик.
— Продолжай искать. И знаешь, — отозвался нежданно он, смачно плюнул на свои пальцы и беспощадно помусолил слюнями страницу фолианта, перелистнул ее. — При хороводе неразумия, воля к сомнениям, может уберечь от неразумия. А? Сомнения всегда проверяются практикой, мое сокровище полное бессмысленного взгляда. Поняла?
— Да. Экспериментируй, сомневайся, проверяй, — выдохнула я, покинув его лавку и весьма благодарная за совет.
* * *
Первые секунды, он все еще считал, что спит. Сонно потянул руку к причинному месту, почесал, собираясь перевернуться на бок.
Член и яйца держала лента.
Ниршан открыл глаза с ощущением неправильности. Большой неправильности. В следующий миг, его внутренние системы безопасности заработали, завибрировали на полную катушку. Он ошалел, аккуратно прощупал пальцами свое хозяйство. Вздохнул с облегчением — все добро на месте. Целое. Исправное. Живое. Не увязанное до боли, но украшенное, мать его.
Красной лентой!
Двумя руками, с прытью и резвостью, которой позавидовал бы осторожный сапер, он развязал бант.
Выдохнул.
Он стремительно вскочил на ноги.
Мысли его кружили, словно шабаш ведьм в поисках виноватых. И ничего не находили. Он заглянул под кровать, обшарил каждый уголок, периодически испепеляя взором ленту. Огляделся, бешено вращая глазами.
Кто же, сделал?
Кому жить надоело?
Кто отважился на такое?
В доме из постоянной прислуги пятеро. Четыре мужчины и одна женщина. Таухуа сегодня не приводил. Спать лег трезвым.
Кто!?
Он торопливо натянул трусы и выбежал в коридор. Метнулся в охранку дома. На месте находился рядовой, ведущий наблюдение за камерами.
— Кто? — заорал он, страшным голосом, едва не задыхаясь. — Был в моей спальне?
Рядовой, чего имени он не помнил, вскочил, отдал честь. Ниршан не смотрел в его сторону, он отматывал хронометраж, не сводя глаз с мониторов.
— В доме чужие, — рычал он. — Собрать всех в кабинете. Выполнять.
Рядовой бросился наружу, а Ниршан продолжил штурмовать видео.
Чем дольше смотрел, тем больше не понимал. Видео камер нет только в его спальне. Остальные части дома увешаны ими, как рождественская елка. Все они показывают, что ни возле его двери, ни в коридорах, ни даже у окон по