(слишком мимолетное), и Джейк мог подробно рассказать – только попроси – какие мучения это ему принесло, точнее, то, что за этим последовало. Так что, если Эван Паркер/Паркер Эван решил стать автором нового «Изобретения чуда», милости просим. Джейк первым был готов сплести ему лавровый венок, закатить вечеринку и дать грустный-прегрустный совет, который сам когда-то получил от куратора своей диссертации: «Ты настолько успешен, насколько успешна твоя последняя изданная книга, и настолько хорош, насколько хороша книга, которую ты пишешь. Так что заткнись и пиши».
– Эта книга ни с чем не сравнится, – сказал, наконец, Эван и добавил: – Слушайте.
И заговорил. Он говорил и говорил, или, лучше сказать, рассказывал и рассказывал. И, пока он рассказывал, у Джейка было такое чувство, словно две эти зловещие женщины вошли в комнату и незаметно стояли по обе стороны двери, как бы показывая двум мужчинам, что им от них не убежать. Но Джейк и не думал о побеге. Он не думал ни о чем, кроме этой истории, не укладывавшейся ни в один из великих сюжетов: из грязи в князи, поиск сокровища, возвращение домой, перерождение (разве что отчасти), победа над монстром (разве что отчасти). Это было чем-то новым для него, как будет новым для каждого, кто прочтет эту книгу, а читать ее будут все. Ее будет читать, как только что сказал этот ужасный человек, каждая книжная группа, каждый блогер, каждый из тех, кто как-то связан с пространным архипелагом книжного рынка, каждая знаменитость со своим книжным клубом, все без исключения, везде и всюду. Настолько всеохватной и громогласной, умопомрачительной и возмутительной была эта история. Когда его студент закончил говорить, Джейку захотелось схватиться руками за голову, но он не мог показать своих чувств, того ужаса, что охватил его перед этим надменным говнюком, который однажды станет – ему определенно понадобится псевдоним – Паркером Эваном, автором ошеломительного первого романа, взлетевшего на верхнюю строчку списка бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» по единодушному выбору читателей. Просто не мог. Поэтому он кивнул и стал высказывать предположения, как постепенно вывести образ матери на первый план, и предлагать варианты возможной проработки и согласования повествования и авторского голоса, но все это было неважно, второстепенно. Эван Паркер был совершенно прав: худший писатель на свете не смог бы запороть такую историю. А Эван Паркер умел писать.
Когда он ушел, Джейк подошел к окну и стал смотреть, как его студент идет в сторону столовой, которая была в дальнем конце сосновой рощицы. Эти сосны (он только сейчас это заметил) образовывали что-то вроде светоблокировки, сквозь которую едва просвечивали окошки зданий кампуса на дальней стороне, однако никто и не думал их обходить – все ходили через них, каждый божий раз.
«Путь жизненный пройдя до половины, – подумалось ему, – я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины»[8].
Эти слова он знал целую вечность, но никогда, до этого момента, по-настоящему не понимал.
Свой собственный путь он утратил давным-давно, и у него не было шанса, ни единого, снова найти его. Роман-в-работе у него на ноутбуке не был романом и едва ли был в работе. А теперь, с этого самого вечера, любые идеи, какие смогут у него возникнуть для новой истории, будут неизбежно блекнуть перед той историей, что он сейчас услышал, в этом жалком пенобетонном кабинете, выделенном под третьесортную программу на степень магистра искусств, которую никто – включая и преподавательский состав – не воспринимал всерьез. История, что он сейчас услышал, была всем историям история. И Джейк знал, что все, сказанное будущим Паркером Эваном о его будущем романе, произойдет с абсолютной неизбежностью. Абсолютной. Издатели будут биться за право издать его, и не только в Америке, но и во всем мире, и продюсеры с режиссерами будут биться за экранизацию. Опра Уинфри будет подносить эту книгу к камерам, и она попадет во все книжные магазины – только ты вошел, а она смотрит на тебя с ближайшего стола – и так будет долгие годы. Все, кого знал Джейк, прочтут ее. Каждый писатель, с которым он соперничал в колледже, и каждый, кому он завидовал в магистратуре, каждая женщина, с которой он переспал (признаем, их было немного), каждый студент и студентка, учившиеся у него, каждый преподаватель Рипли и все его бывшие преподаватели, а также его родители, которые вообще не читают книг, с трудом дочитавшие «Изобретение чуда» (если они и вправду его дочитали – он не проверял), не говоря о тех двух шутах из «Фантастических форматов», упустивших шанс издать роман, по которому поставили фильм с Сандрой Буллок. Не говоря о Сандре Буллок. Все они, без исключения, будут покупать или одалживать у кого-то эту книгу, скачивать ее и слушать, передавать кому-то, и дарить, и принимать в подарок – книгу, которую сейчас писал этот надменный кусок говна, этот фанфарон, этот сукин сын, Паркер Эван. Говнюк паршивый, подумал Джейк и тут же устыдился настолько избитой фразы для такого мастера слова, каким привык себя считать. Но в тот момент он не мог придумать ничего другого.
Часть вторая
Глава пятая
Изгнание
Два с половиной года спустя Джейкоб Финч-Боннер – автор «Изобретения чуда» и бывший преподаватель довольно престижных очно-заочных Симпозиумов Рипли – пристраивал свою старенькую «тойоту приус» на обледеневшей парковке позади Творческого центра искусств «Адлон» в городке Шэрон-Спрингс, штат Нью-Йорк. «Приус», никогда не отличавшийся выносливостью, встречал уже свой третий январь в этих краях к западу от Олбани (известных под причудливым топонимом «Регион Кожаного Чулка»), и его способность одолевать по снегу самые скромные подъемы – холм, на котором стоял «Адлон», был вовсе не скромным – не улучшалась с годами. Джейк не испытывал оптимизма насчет живучести этой машины, впрочем, как и своей, если он продолжит ездить зимой, но еще меньше оптимизма ему внушала мысль о покупке новой.
Симпозиумы Рипли внезапно распустили свой преподавательский состав в 2013 году, уведомив бывших сотрудников немногословным электронным письмом. После чего – не прошло и месяца – писательские курсы возобновились, став еще более заочными, точнее, совершенно виртуальными курсами, и корпус Ричарда Пенга, окутавшийся дымкой ностальгии, заменили видеоконференции. Джейк, как и большинство его бывших коллег, получил от Рипли предложение дальнейшего сотрудничества, несомненно послужившее бальзамом для его профессиональной гордости, однако новая зарплата, указанная в договоре, не позволяла рассчитывать даже на самую скромную жизнь в Нью-Йорке.
Вот так Джейк, не имевший других источников дохода, столкнулся с удручающей перспективой покинуть центр литературного мира.
Что оставалось в 2013 году писателю, чьи два клочка недвижимости на огромной совокупной территории американской словесности
