из Парижа, переодевшись бродягами с большой дороги, пажами, торговцами конской сбруей или каким-то иным образом, могли почитать себя счастливчиками, ибо в нынешнее время никто не осмеливался ни в чем им перечить[330].
82. Далее, на той же сказанной неделе, герцог Бургундский уехал прочь из Парижа, собираясь, как то утверждали, устроить свадьбу одной из своих дочерей, но таковому не случилось быть[331].
83. Далее, в пятницу на XV день сентября тысяча IIIIc и XIII года снят был с виселицы труп мерзкого предателя Колине де Пюизо, каковой раннее продал [арманьякам доступ на] мост Сен-Клу; в то же время IIII части тела, ему же принадлежавшие, [сняты были] с ворот. И хотя он скорее заслужил дабы [труп] его швырнули [в огонь] или отдали на съедение псам, чем захоронили в освященной земле, хотя и был от рождения крещен[332], но мерзкие арманьяки, носящие перевязь поступили в том по своей воле.
84. Далее, в следующий за тем день Св. Матфея вновь открыли ворота Сен-Мартен[333], каковые ранее заложены были камнем были ранее по приказу носящих перевязь, а теперь их же волей каменную кладку сломали, каковые [носящие перевязь] ныне были у власти, никто же не смел им ни в чем перечить. За X или XII дней [до того] от должности был отставлен купеческий прево, иными словами, Андрэ д‘Эпернон, и вместо него назначен Пьер Жансьен, каковой весьма презирал мелкий люд[334], таковое же назначение произошло происками носящих перевязь, каковые водворили его в должность, не потрудившись соотнестись с правом.
85. Далее, на XXV день сентября, тысяча IIIIc и XIII года, Ле Борнь де ла Эз их происками смещен был с должности парижского прево, и парижским прево на его место определен был некий Андрэ Маршан[335], сам носивший перевязь. Таковым образом, никто из бывших на королевской службе, назначенных на таковые должности распоряжением герцога Бургундского, не смог сохранить свое место, и не получил за свою службу никакой благодарности[336]. Они же приказали глашатаям на Крытом рынке в субботу громко объявлять о мире, все же низменные земли наводнены были их солдатами. Таковыми же посулами и лестью им удалось ныне склонить на свою сторону все городское управление. Эти же чиновники во времена, когда герцог Бургундский был в Париже, выражали ему самую пылкую преданность, ныне же воспылали к нему такой ненавистью, что и себя и свое достояние отдали бы за то, чтобы уничтожить его самого и всех, кто держал его сторону. Ныне же никто, какового бы звания ни был, не смел возвысить голос в его защиту, чтобы тотчас не оказаться в тюрьме, едва они о том бы прознали, или же поплатиться огромнейшим штрафом или ссылкой. И даже юные дети, каковые в прежние времена распевали песню, специально о нем сложенную[337], в каковой же песне говорилось:
Герцог Бургундский! Дай тебе Бог всяческой радости!
И тех сказанные арманьяки, носящие перевязь, втаптывали в грязь и терзали без всякой пощады[338]; никто же ныне не смел прямо взглянуть другому в лицо или заговорить с ним посреди улицы, столь велик был повсюду страх перед их жестокостью, и вместо того норовили через слово заявить «Мерзкий предатель, бургундский пес, если вы не поплатитесь всем что имеете, я прокляну Бога!»[339].
86. Тогда же король был по все время болен, и заперт в своих покоях[340], они же теперь удерживали в Лувре его старшего сына, каковым был герцог Гиеньский, ранее взявший в жены дочь герцога Бургундского[341], и следили за ним столь бдительно, что никто кроме их самих равно днем или ночью, не мог сказать ему ни слова[342], каковые события ввергли парижских бедняков в великое уныние и сердечное сокрушение, у них же теперь не было заступника, могущего возвысить голос в их защиту, и ничего с тем поделать было нельзя. Таковым образом сказанные арманьяки, носящие перевязь, и управляли [городом] в течение всего октября, ноября, [декабря] и января тысяча IIIIc и XIII года[343].
1414
87. Далее, в начале февраля сказанного года[344], герцог Бургундский прибыл в Сен-Дени, каковое событие пришлось на IX день сказанного же месяца[345], и в следующую за тем субботу пожелал прибыть в Париж, дабы говорить с королем[346], но перед ним закрыли ворота, каковые затем были заложены камнем, как то делалось ранее, и вместе с тем великое множество латников стерегло их днем и ночью беспеременно, при том что все ворота за мостами[347] были закрыты за исключением ворот Сент-Антуан и ворот Сен-Жак. Ворота Сен-Дени тогда же охранял сир де Голь[348], а ворота Сен-Мартен — Луи де Бурдон, каковой при Этампе сумел доставить немало хлопот[349], в то время как герцог Беррийский надзирал за воротами Тампль, [Филипп] Орлеанский — за воротами Сен-Мартен-де-Шамп, Арманьяк, каковой безусловно ими всеми верховодил, защищал отель д’Артуа[350], [Жан] Алансонский — Богемский отель[351], коротко говоря, все они обретались за мостами, никому же и никоим образом не хватило смелости, дабы предпринять попытку открыть хотя бы одни ворота.
88. В следующую же за тем субботу, прибыли [к городу торговцы], каковые снабжали Париж товаром, как то хлебом из Сен-Бриса[352] и прочим продовольствием и добром, они же во многом числе ожидали, когда ударят в колокол и таковым образом возвестят об открытии ворот, но никому из [бывших там] не достало смелости открыть хотя бы одни ворота, таковой ужас они испытывали перед герцогом Бургундским, [так что сказанным добрым торговцам пришлось со всем продовольствием отправиться к войску герцога Бургундского], каковой же велел объявить, дабы никто под угрозой петли не смел ничего себе взять без оплаты, и в скором времени все продовольствие благополучно было продано.
89. Таковым образом, Париж оставался заперт порядка XIV дней, никто же не смел и не мог выйти из него для работы в поле, при том что поля вплоть до Сен-Дени совершенно были пустынны, и латники туда не заходили[353], в то время как в названном городе обретался герцог Бургундский и все бывшие с ним, отнюдь никому не причинявшие зла[354]. При том же, в городе утверждали, что герцог ни к кому не испытывает враждебных чувств за исключением короля
