из драгун Меншикова удалось сдернуть тучного монарха с рухнувшей лошади. Вот только свитские офицеры оказались не из робких — погибли все поголовно, но дали своему повелителю возможность к спасению.
Жестоко дрались пруссаки, отчаянно идя на смерть, в доблести и героизме им не откажешь!
Но этого не сказать о наемниках из других земель, что были наняты на службу — оказавшись в безвыходном положении, большая часть из них отказалась драться. И тут же без угрызений совести сменили нанимателя — две трети кондотьеров из германских земель охотно перешли на службу шведскому королю, а оставшиеся решились предложить свои шпаги ливонцам. Так что Петр не только восполнил понесенные в баталии потери — а убито и ранено было полторы тысячи солдат и офицеров, но и получил сверху еще около двух тысяч кондотьеров. Как раз на два новых полка хватит — фузилеров и драгун — благо обмундирование и оружие на них имеется.
Обычное в европейских войнах явление — лучше жить ради денег, чем умирать за них, проявляя несвойственную «псам войны» верность! Чай не дворяне, чести изначально лишены по «подлому» происхождению!
Огромная тридцатитысячная прусская армия растаяла подобно утреннему туману под жаркими солнечными лучами. Одна треть ее осталась на поле боя, убитые и раненные, другая охотно перешла на службу к победителям, остальные рассеялись по прусским лесам и болотам, ища спасение. Вот только шведы озлобились не на шутку — потомки викингов рассвирепели, преследовали бегущих и рубили без всякой жалости.
Король Карл наглядно показал немцам, что сражаться с ним потомкам крестоносцев не стоит — старинные рыцарские замки безжалостно расстреливались из пушек, а гарнизоны истреблялись подчистую. Так что репутация шведского воинства была восстановлена практически полностью, пруссаки получили наглядный урок. Города сдавались без боя, отворяя ворота, продолжал сопротивляться только многолюдный Кенигсберг, но и там уже пошла в головах жителей смута — надежда на освобождение от осады пропала. А неизбежного штурма теперь все боялись, от юнкеров до торговцев — ярость шведская будет беспредельна, ощутили все…
— Ваше королевское величество, вы не раз бывали в нашем городе гостем, не проявите ли сейчас свою милость!
Прибывшие из Кенигсберга посланники для переговоров отвесили низкие поклоны, было видно, что бюргеры до дрожи боятся за свою жизнь, но скорее за имущество. Ведь пока была жива надежда, что король Фридрих-Вильгельм подойдет с армией и деблокирует город, нанеся поражение шведам и ливонцам, то гарнизон держался. Но стоило умышленно пропустить десяток беглецов разгромленного воинства к крепостным валам, как всех горожан обуяло смятение после их горестных рассказов о произошедшем побоище. А когда исчезает надежда, то воля к сопротивлению вначале слабеет, а потом и полностью исчезает.
Петр Алексеевич, как никто другой, прекрасно понимал, что происходит, с высоты своего чуть ли не в сажень роста презрительно посматривая на испуганных бюргеров. Те помалкивали, только кланялись, прекрасно понимая, что теперь условия капитуляции города будут гораздо хуже, чем те которые предлагались три недели тому назад, более суровые и многократно разорительные. Все великолепно знали, на что способны шведы, и сейчас посматривали на бывшего русского царя с надеждой — тот все же сейчас не варвар, а король воскресшей из небытия Ливонии.
— Почета для офицеров и солдат не будет — всех знамен, пушек и оружия лишены! И могут отправляться в Бранденбург — тут они ни к чему, кормить пленников не станем!
Последнее делать и не собирались, на прусских землях и так неурожай, а шведские и ливонские войска прошлись по ней стаей прожорливой саранчи. Тут своим солдатам прокорма маловато, да и хлеб в Ливонии не уродился. А покупать у поляков и литвинов дурь несусветная — лучше у пруссаков все отобрать до зернышка, а потом пусть сами выкручиваются, как могут, или ждут помощь от своего короля.
— Условия сдачи такие — город обеспечивает наше войско всем необходимым, что нам потребно, и выплатит контрибуцию за понесенные нами издержки, — Петр сделал паузу, глядя на смятение, что отпечаталось на лицах ратманов, и жестко произнес, озвучивая чудовищную сумму выкупа.
— Заплатите шестьсот тысяч талеров, по триста тысяч мне и шведскому королю Карлу. И роптать не советую — если будет штурм, то лишитесь не только денег и имущества, но и самой жизни. А город ваш будет отдан на три дня солдатам, на поток и разграбление! А если денег собрать не сможете, то добром своим заплатите, а то и шведы вам помочь могут выкуп собрать, у солдат моего брата Карла это хорошо получается!
Петр улыбнулся, глядя на побледневших бюргеров, что даже не успели попробовать с ним торговаться, чтобы снизить сумму действительно чудовищного выкупа. Шведов боялись, и по делу — те действительно отличались крайностями даже среди отпетых наемников, а потому имели очень худую славу. Так что жителям трех городских округов и предместий Кенигсберга намного лучше и безопаснее самим собрать озвученную сумму контрибуции как можно быстрее, чем впустить нетерпеливых завоевателей в синих мундирах за крепостные стены — те совершенно разграбят город. Причем к союзникам отнесутся относительно честно, если такое слово подходит — отдадут половину награбленного, пусть меньшую. Ведь многое осядет в карманах самих солдат, которых от таких деяний не удержит даже страх наказания. А с женщинами учинят при этом всяческие насилия, о которых потом их мужьям вспоминать будет и страшно, и противно, и горестно — ведь действия сии на их глазах проводиться будут.
— Ваше величество, мы немедленно соберем и выплатим выкуп, — вперед выступили члены магистрата. — Но денег столько не соберем, их просто нет в городе. Но соберем украшения из золота и серебра по весу монет, даже обручальные кольца. Только три дня нужно!
— Вы их получите, но токмо три дня. Только все городские ворота под крепкие караулы передадите, а Королевский замок и крепость Фридрихсбург займут мои солдаты, дабы дурных мыслей у жителей не появилось. Сами решайте, сколько и каких припасов жители трех ваших городков соберут, все переговоры о том ведите с фельдмаршалом князем Меншиковым и генералом Левенгауптом, что особу моего брата Карла представляет. И все королевские склады и дома, лошади и припасы всяческие, со всем другим добром и имуществом жителям даже в малости не трогать. Они нам принадлежат по освященному праву. Буде что взято, возвратить немедленно,
