Книга Сын полка - Валентин Катаев

На другой день поздно вечером Биденко вернулся в свою часть.Он был очень злой и голодный.

За это время на фронте произошли большие перемены.Наступление быстро разворачивалось. Преследуя врага, армия продвинулась далекона запад.

Там, где вчера шёл бой, сегодня размещались вторые эшелоны.Там, где вчера стояли вторые эшелоны, сегодня было тихо, пустынно. А переднийкрай проходил там, где ещё вчера у немцев были глубокие тылы.

Лес остался далеко позади. Сражение, начавшееся в нём,теперь продолжалось на открытом месте, среди полей, болот и небольших холмов,поросших кустарником.

На этот раз команда разведчиков помещалась уже не в палатке,а занимала немецкий офицерский блиндаж — прекрасное, солидное сооружение,крытое толстыми брёвнами в четыре наката и обложенное сверху дёрном.

Хозяйственные разведчики высмотрели себе этот блиндаж ещётогда, когда он находился в немецком расположении и в нём ещё жили немецкиеофицеры. Засекая немецкие огневые позиции, разведчики на всякий случай засеклии этот блиндаж, который им уже тогда очень понравился.

Когда Биденко, никого по дороге не расспрашивая иединственно руководствуясь своим безошибочным чутьём разведчика, добрался доблиндажа, было уже совсем темно.

На западном горизонте раскатисто гремело, рычало. Тамбеспрерывно вспыхивали и подёргивались, отражаясь в зловещих тучах, длинныебагровые сполохи.

Спустившись вниз по земляным ступеням, обшитым тёсом,Биденко вошёл в просторный блиндаж. Первое, что бросилось ему в глаза, былановая карбидная лампа, лившая из-под потолка очень яркий, но какой-то едкий,химический, мертвенно-зеленоватый свет. Видно, немцы второпях не успели еёунести.

В стенах, в специальных деревянных нишах, аккуратно рядами,как книги, стояли немецкие ручные гранаты с длинными деревянными ручками.

Посередине стоял крепкий обеденный стол, вбитый в землю. Вуглу топилась докрасна раскалённая чугунная немецкая походная печка, и рядом сней был небольшой запасец дров, приготовленный тоже немцами.

Как видно, немцы устраивались здесь прочно, по-хозяйски,рассчитывали зимовать. Во всяком случае, они даже повесили на стене картину вдеревянной раме. Это была большая раскрашенная фотография красивого домика сготической крышей, окружённого ярко цветущими яблонями. Через всю эту слащавуюбело-розовую картинку тянулась красная печатная надпись: «Фрюлинг им Дейчланд»,что значило: «Весна в Германии».

Во всём же остальном блиндаж уже имел вполне обжитый русскийвид: в головах коек, застланных без единой морщинки русскими артиллерийскимишинелями, попонами и палатками, стояли зелёные вещевые мешки, покрытые чистымиутиральниками; на печке грелся знаменитый медный чайник; на столе, покрытомлистками «Суворовского натиска», вокруг большой буханки хлеба в строгом порядкебыли разложены деревянные ложки и расставлены кружки, а хорошо вычищенное,жирно смазанное русское оружие висело в углах под зелёными русскими шлемами.

В блиндаже было полно нар??ду. Был тот редкий случай, когдавсе разведчики собрались вместе. Биденко также заметил и много посторонних. Этобыли знакомые и земляки из других взводов. Они пришли к хлебосольным,зажиточным разведчикам покурить хорошего табачку и попить чайку внакладку иззнаменитого чайника.

Судя по всему этому, Биденко понял, что за время егоотсутствия в дивизии произошла смена частей и что их батарея в данное времянаходится в резерве. Почти все курили, и в жарко натопленном блиндаже стоял тотсамый крепкий солдатский дух, о котором принято говорить: «Хоть топор вешай».

— А, здорово, Вася! — увидев дружка, сказал Горбунов, которыйв это время занимался своим любимым делом — угощал гостей.

Прижав к животу буханку, он нарезал толстые ломти хлеба.

— Ну как, сдал мальчика? Садись к столу. Аккурат к чаюпопал.

Он был без гимнастёрки, в одной бязевой сорочке, врасстёгнутом вороте которой виднелась могучая, жирная, розовая грудь.

— А мы, брат, нынче в резерве. Гуляем. Раздевайся, Вася,грейся. Вот твоя койка, я её убрал. Ну, как тебе показалась наша новая квартира?Такой, брат, квартиры ни у кого во всей дивизии не сыщешь. Особенная!

Биденко молча разделся, подошёл к своей койке, сердито кинулна неё снаряжение и шинель, присел на корточки перед печкой и протянул к нейбольшие чёрные руки.

— Ну, что там слыхать в штабе фронта, Вася? Немцы ещё миране запросили?

Биденко молчал, ни на кого не глядя и хмуро посапывая.

— Может, закуришь? — сказал Горбунов, заметив, что дружокего сильно не в духе.

— А, пошло оно всё к чёрту! — неожиданно пробормотал Биденко,пошёл к своей койке и вяло на неё повалился животом.

Было ясно, что с Биденко случилась какая-то неприятность, нопроявлять излишнее любопытство к чужим делам считалось у разведчиков крайненеприличным. Раз человек молчит, значит, не считает нужным говорить. А раз несчитает нужным, то и не надо. Захочет — сам расскажет. И нечего человека заязык тянуть.

Поэтому Горбунов, ничуть не обидевшись и сделав вид, чтоничего не замечает, хлопотал по хозяйству, продолжая рассказывать батарейцам отом, как его вчера чуть не убило в пехотной цепи, где он заступил на местоубитого Кузьминского.

— Я, понимаешь ты, как раз взялся за ракетницу. Собираюсьдавать одну зелёную, чтобы наши перенесли огонь немного подалее. Как вдруг онарядом со мной как хватит! Прямо-таки под самыми ногами разорвалась. Менявоздухом как шибанёт! Совсем с ног сбило. Не пойму, где верх, где низ. Даже вголове на одну минуту затемнилось. Открываю глаза, а земля — вот она, тут возлесамого глаза. Выходит дело — лежу. — Горбунов захохотал счастливым смехом. —Чувствую — весь побит. Ну, думаю, готово дело. Не встану. Осматриваю себя —ничего такого не замечаю. Крови нигде на мне нет. Это меня, стало быть,соображаю, землёй побило. Но зато на шинели шесть штук дырок. На шлеме вмятинас кулак. И, понимаешь ты, каблук на правом сапоге начисто оторвало. Как его ине бывало. Всё равно как бритвой срезало. Бывает же такая чепуха! А на теле,как на смех, ни одной царапины. Вот оно, как снесло каблук. Глядите, ребята.

Радостно улыбаясь, Горбунов показал гостям попорченныйсапог. Гости внимательно его осмотрели. А некоторые даже вежливо потрогалируками.

— Да, собачье дело, — заметил один деловито.