будто от ушей.
И мне словно везде не стало места. Дома — Антон, что смотрит шакальим грязным взглядом. Уже не просто смотрит — начал, будто невзначай, прикасаться. Чтобы придраться — слишком мало, только в дурацкое положение себя поставишь, но я отлично понимала, зачем он это делает.
На улице мальчишки как взбесились. Даже Игнатьев, что всегда похохатывал и не позволял никому руки распускать в мою сторону, стал задумчиво поглядывать и раздевать взглядом.
В школе… нет, я не стала королевой класса. Может, потому, что всегда была Машкой оборвашкой. Но, будь у меня всё то, что полагается королевам, наверное, смогла бы завоевать этот сомнительный титул. Завистниц хватало. Поклонников тоже. Но разве это имеет значение, когда сердце занято одним единственным человеком, которого я никак не могла выкинуть из головы?
В то время мы с Аней сдружились ещё крепче. Разные. Непохожие. Но, может, как раз этот контраст и сыграл роль доброй феи.
Мы никогда не ссорились. Хорошо понимали друг друга. Аня почти все тайны мне доверяла. Милые такие, почти детские, наивные, как и она сама. Тепличный цветочек, выращенный в любви и радости, в счастье и заботе.
И она, как никто, была очень уязвима. Я оберегала её. Нередко выступала в роли цепного злющего пса. Отгоняла от неё всех, кто мог бы сыграть на её незамутнённой вере в хороших людей.
Это была дружба — преданная и крепкая. А ещё — желание отблагодарить за то, что однажды Сотниковы не прошли мимо Машки-замарашки, стали моим светом, тихим оазисом, где я могла хоть на время спрятаться от сволочной жизни, что душила, брала в осаду и методично добивала.
Если бы не Сотниковы, неизвестно, выкарабкалась бы я сама или сдалась, стала бы ещё одной жертвой неблагополучной семьи. Человеком, который пожизненно носит это клеймо и повторяет бесславный путь родителей, совершает те же ошибки, опускается на дно, тонет и передаёт своим детям те же гены, те же установки, ту же судьбу.
С Андреем мы виделись нечасто. Он всё реже приезжал домой, стал совсем взрослым. Другие интересы, студенческая жизнь в столице, круговерть. Куда ему до подростков вроде меня или Аньки.
Но он всё же появлялся, как ясное солнце, будоражил тихую заводь Сотниковых, заставлял весь мир крутиться вокруг себя и платил тем же: любовью, улыбками, разговорами, терпением.
Я наблюдала за ним и училась. Он, казалось, и не замечал, с какой лёгкостью ему даётся всё. Внимательный, заботливый, щедрый.
Он никогда не забывал похвалить мать, поговорить с отцом. Повоспитывать близнецов, что вечно бедокурили и влипали в разные истории — смешные и не очень.
Он всегда интересовался Аниными успехами. Ну, и моими заодно. Потому что на выходных я торчала у Сотниковых — боялась пропустить его приезд.
Он один, казалось, не замечал, как я изменилась и выросла. Не удивлялся. Взгляд его надолго не останавливался на мне. Может, поэтому в его присутствии я всё ещё чувствовала себя нескладной тринадцатилеткой, которую он отчитывал за уличную жизнь.
Может, мне надо было как-то проявить себя, показать собственную взрослость. Но то, что легко давалось с другими (уличная жизнь не прошла даром), никак не получалось с Андреем. Я терялась. Замирала. Боялась дышать. Ни о какой уверенности, лёгкой небрежности речи не могло идти.
Ну, как тут себя почувствуешь взрослым, когда тебя жизнерадостно спрашивают:
— Как дела, мелочь?
Скажи это кто-то другой, а не Андрей, я б нашла что ответить. Сбрить. Схохмить. Вставить едкое словцо. А тут не просто язык к нёбу приставал, а буквально парализовало, и я становилась маленькой-маленькой, глупой и неразумной, незначительно-мелкой, будто первоклашка с бантами.
А он стал взрослее. В плечах раздался, щетина на щеках и подбородке, волосы словно выгорели. Причёска стильная, небрежная.
А ещё я заглядывалась на его руки. На длинные пальцы с аккуратными ногтями. На вены, что по-мужски выпирали на тыльной стороне ладони, вились предплечьям, перетекали на бицепсы и будили во мне совершенно недетские фантазии, заставляющие покрепче сжимать ноги.
Я представляла, как он касается меня пальцами, как ведёт подушечками по линии скул и губам. Как взгляд его ласкает, обжигая. Как горячий торс прижимается к моей груди — и я чувствую его всего, жар, запах, дыхание знойного самума, что сбивает с ног и превращает в вихрь песчинок, готовых расплавиться и отдаться стихии, которая не бедствие, а желанная буря, способная лишить жизни и возродить.
Это было выше меня. Сильнее. Дремучее. Я, как могла, сопротивлялась этим низменным инстинктам, но никогда не считала их грязными. Я представляла себя жрицей бога Солнца — яростной, неукротимой, смелой, раскованной, жертвенной, способной на смелые безумства ради своего божества и только для него.
Никто и никогда не будил во мне таких желаний. Никто и никогда не касался раскалёнными лучами моего сердца. Никто и никогда не проникал в мою душу так глубоко и так мощно, так всепоглощающе. Только он — Андрей Сотников. Брат моей подруги. Неизменный мистер Икс, о котором я, казалось, знала всё и не знала ничего.
А жизнь сталкивала нас, тасовала, как карты. У жизни — свои законы, свои правила. Не просчитать, не угадать, не запланировать ничего заранее. Разве что по мелочам — как мои приходы в дом Сотниковых.
Всё остальное случалось по сценариям, которые писали не мы. Можно было только предугадать немного, что-то предвидеть. Потому что, как говорят в народе, дыма без огня не бывает, мы предполагаем, а бог располагает, на бога надейся, но сам не плошай.
Гораздо позже я крутила все эти многовековые премудрости в голове, как калейдоскоп. Прикидывала и так и эдак. Но понимала: узор складывается из мелких стёклышек сам, независимо от того, как движется наша рука. И что в итоге получается — это не наша заслуга, а всего лишь случайность миллионов комбинаций, которые просчитать невозможно.
Глава 11
Это случилось летом, когда мне уже было пятнадцать.
В тот вечер я, как всегда, возвращалась домой поздно. Но на этот раз Антон не спал — поджидал меня.
— И где это ты шляешься, позволь спросить? — встретил он меня почти на пороге. — Мать беспокоится, а она, видишь ли, считай, из дома сошла.
Мать в это время спала, пьяная, видать, в хлам. А Антон выглядел довольно бодро. Недопивал, видимо, чтобы меня дождаться. А заодно и накручивал сам себя.
— Что, всем соплякам своим дала? — сверкал он злыми глазами из-под широких бровей и наступал на меня горой, а я пятилась. —
