по первому требованию.
Кроме того, был найден черновик поздравительного письма. Судя по тексту – письмо приготовлялось Власовым ко дню бракосочетания Карла фон Ландсберга. В этом письме отставной надворный советник с торжественностью сообщал, что в качестве подарка новобрачному преподносит ему погашенный вексель на сумму девять тысяч рублей. Даты в черновике письма не было.
Нашел Павлов и завещание Власова, в котором тот единственным своим наследником и душеприказчиком называл опять-таки Карла фон Ландсберга. Ему же было вверено оказание посильной финансовой помощи семейству брата Власова – не менее ста рублей в год. Наследство покойного заключалось в ценных бумагах на сумму около сорока тысяч рублей.
– Ну, что вы обо всем этом думаете? – поинтересовался Путилин, возвращая бумаги следователю.
– Дарственная и завещание у меня никак «не пляшут», – пожаловался следователь. – А так все вроде ясно: Ландсберг занял у Власова крупную сумму, отдать не смог. Пришел к старику просить отсрочки, а тот отказал. Ну Ландсберг его и того… со старухой вместе. Но проклятые дарственная и завещание, повторяю, меня смущают. Ладно, Ландсберг про них мог и не знать. Но Власов-то знал, что прощает ему долг! Зачем ему в тайне сие держать? Ну а все остальное вполне вписывается в схему. Аптекарь, не сомневаюсь, опознает Ландсберга: подобных совпадений, извините, не бывает! Болезнь матери? Чушь! Убил и уехал от греха подальше ждать, пока все уляжется. Вот увидите!
– Ну а длительное знакомство Ландсберга с Власовым вас не смущает? Их добрая дружба, теплые отношения? Жили-жили душа в душу, и вдруг – бах, ножом по горлу?
– Смущает, ваше высокопревосходительство, – согласился следователь. – Но что делать – улики-то больно тяжкие.
– Что думаете делать, господин следователь? – перешел на официальный тон Путилин.
– Ехать в Ковенскую губернию и арестовывать Ландсберга! – пожал плечами следователь.
– Воля ваша, – Путилин постучал пальцами по столешнице и начал в который раз терзать свою бакенбардину. – Хочу только предостеречь вас, мил-человек: арест офицера-гвардейца из славного батальона под высочайшим патронажем – это вам, батенька, не фунт изюму! Шум-то, представляете, каков будет? И не дай Бог что – от вас же мокрого места не останется! Кстати: а вы знаете, на ком должен был жениться фон Ландсберг?
– На девице, поди! – усмехнулся следователь.
– Вот вы смеетесь, голубчик! И напрасно! Девица девице рознь! – вздохнул Путилин. – На дочери графа Эдуарда Ивановича Тотлебена, одного из царских фаворитов! Она же – фрейлина двора Ее императорского величества!
Павлов, допивая чай, от неожиданности проглотил дольку плавающего в стакане лимона, поперхнулся и долго кашлял под выразительным взглядом начальника Петербургского сыска.
– И что же теперь делать? – упавшим голосом спросил наконец Павлов.
– Исполнять свой долг. И не пороть горячку! – поднял палец Путилин. – Пару толковых сыщиков я завтра же курьерским поездом отправлю в Ковенскую губернию: пусть осторожно, издали понаблюдают за нашим гвардейцем. Далее: вместе с расписками Ландсберга из портфеля Власова исчезла и часть ценных бумаг. Сегодня же отправить людей по банковским конторам и меняльным лавкам. К командиру батальона, князю Кильдишеву, завтра съезжу сам, предупрежу осторожно об имеющемся подозрении. Сегодня же вечером или завтра утром проведем на квартире Ландсберга литерное мероприятие номер один – не желаете ли поучаствовать?
– Негласный осмотр помещения? Пожалуй, стоит…
Ретроспектива-1
…Он не был в своем поместье больше двадцати лет – с тех самых пор, когда слякотной осенью 1872 года был увезен старшим братом в Санкт-Петербург и стал вольноопределяющимся в саперном батальоне. Уехал – и словно вынул свою семью из сердца и положил ее на некую дальнюю пыльную полку. Карл много раз размышлял об этом.
Удивительное дело, думал он. Поразительно: он уехал из дома с отчетливым чувством великого облегчения. Так покидают чужой дом необласканные судьбой и людьми пасынки, с подобным чувством прочь и навсегда уезжает от постоянных попреков куском хлеба дальняя родня хозяев.
«Почему в доме Ландсбергов было принято холодное вежливое внимание старших к младшим – и не более, – часто размышлял Ландсберг. – Может, окончательное разобщение семьи произошло в год смерти отца? Скорее всего – да… Отец, при всей его отстраненности от домашних дел, при всей своей молчаливости был, наверное, единственным стержнем. Стержня не стало, и семья распалась на самостоятельные звенья. Они не отталкивали друг друга, но и взаимного притяжения тоже не было».
Но почему же тогда, после страшного вечера 25 мая 1879 года, убив двух человек, он все же ринулся домой, к семье? Он и сам этого не понимал – до сих пор!
Старший брат Генрих, сколько себя помнил Ландсберг, со своей юности занимался хозяйством еще при жизни отца. Он был тут и хозяином, и управляющим, и бухгалтером, и инженером, и главной рабочей силой. Генрих всегда был при деле, даже по большим праздникам. Единственное, что он изредка позволял себе, так это посидеть полчаса со стаканом грога у камина в большой столовой – и то на коленях у него всегда был толстый хозяйственный гроссбух.
Многие в округе были уверены, что Ландсберги – сказочные богачи и редкостные скряги одновременно. Что у них где-то зарыты сундуки с золотом. Карл знал, что это не так. Он убедился в этом, когда в семье встал вопрос о жизни и смерти умирающего отца. Сельский доктор, по просьбе Генриха, устроил у ложа больного консилиум, пригласив именитого коллегу из Вильно и даже какое-то светило медицины из Санкт-Петербурга. Консилиум вынес вердикт: старого Ландсберга может спасти только солнце Италии и последующее лечение на водах.
Генрих нахмурился и спросил:
– Это точно спасет его?
Медики и сами не были уверены в своем вердикте. Они долго говорили о рискованности прогнозов в медицине, о непознанных возможностях человеческого организма, о воле Божьей. Но Генрих не отступал: сколько шансов выздороветь у отца? И в конце концов вырвал у докторов неохотное признание.
– Отец, доктора говорят, что тебя может вылечить поездка в Италию и лечение водами. Шансов немного – я понял, что примерно три к десяти. Скажи мне, что делать? Чувствуешь ли ты в себе силы? Нам придется продать молотилку или отдать деревенским мужикам всю землю за оврагом…
– Не говори ерунды, Генрих! – Ландсберг-старший сумрачно поглядел на первенца. – Двух твоих сестер никак не удается выдать замуж, они вот-вот окончательно станут старыми девами. И Карл растет – вам всем еще пригодятся и молотилка, и земля за оврагом. Даже если доктора дали бы мне полную гарантию выздоровления, я бы не стал вводить семью в такие расходы, Генрих! Лет пять-десять назад – возможно, да. Но не сегодня! Да и волю Господа нашего нельзя со счетов сбрасывать. Если он решил меня прибрать – приберет и в Италии. Прочь сомнения, Генрих! Помни: Ландсберги решают что-то только
