божественной заповеди.
И все же для иудея, можно сказать, все зависело от того, в каком объеме и в какой степени он выполнял закон. Ведь уже пророки связали всякую предназначенную для израиля благодать с безусловным выполнением им воли божьей (ср. Ис. 58 и 59).
На что же надеялись, чего ждали благочестивые иудеи от своего бога?
II. ОЖИДАНИЕ СПАСЕНИЯ.
Мессия
С момента своего вступления в полосу исторической жизни народ израильский не переставал взывать об избавлении. Страдания его начались рабством в Египте, из которого Иегова спас свой народ при участии Моисея, приведя его в «обетованную» страну Ханаан. С тех пор израильтяне были твердо убеждены, что бог избрал их среди всех народов и особенно к ним благоволит.
Но что только не обрушилось с тех пор на избранный народ божий! Началась борьба с туземным населением Ханаана и с соседними племенами, причем не раз израильтянам угрожало поражение и полное истребление превосходными силами противника. Затем последовал кратковременный период блеска при царях Давиде и Соломоне. Эта эпоха не была на самом деле такой прекрасной, какой она представлялась потомству, но она особенно укрепляла израильтян в их убеждении, что они излюбленный народ Иеговы. Немедленно после смерти Соломона снова начались испытания для народа: с одной стороны, начались междоусобицы на почве соперничества между братскими государствами израильским и иудейским, а с другой стороны — приходилось отбиваться от могущественного Сирийского царства, постоянно угрожавшего с севера самостоятельности Палестины. А как только устранялась одна опасность, немедленно являлась другая. Могущественная Ассирия делала нашествия на страну и в продолжение целого столетия держала ее население в страхе и трепете. Египет пытался завладеть Ханааном. Постоянные вторжения соседних более мелких народов, разбойничьи набеги неожиданно появлявшихся кочевых орд, внутренние распри, смены династий, революции, эпидемии, землетрясения, полосы неурожаев, дороговизны и голода — все это образовало непрерывную цепь тяжких ударов судьбы, жестоких испытаний и страданий. Со времени крушения израильского царства (в конце VIII в.) бедствия приняли почти что невыносимые размеры. И наконец, обрушился последний, самый тяжелый удар падение Иерусалима, разрушение храма и увод иудеев в плен вавилонский.
Тогда, под влиянием пророков, родилась и прочно привилась мысль, что виною всего этого невыносимого положения являются исключительно грехи народа; что надобно только внутренне преобразиться, признать Иегову единственным и истинным богом израиля и должным образом почитать этого бога, чтобы избавиться от бедствий и вернуть золотой век Давида. Возникла легенда, что сам бог обещал Давиду продлить его царствование на вечные времена и этим обещанием дал основание надеяться на наступление прекрасного века, когда народ израильский под скипетром идеального владыки будет вознаграждать по мысли (Иеговы за переживаемые им страдания и получит воздаяние за преданность истинному богу (2, Царств. 7). И чем хуже жилось народу, тем страстнее он цеплялся за эту надежду, тем более яркими красками он рисовал себе картину обещанной ему счастливой будущности, тем безудержнее он предавался обаянию мысли, что теперешнее унижение является только прологом дней необычной славы, когда народ израильский восторжествует над всеми своими врагами.
Одни рисовали себе в роли спасителя самого Иегову, который снизойдет при ликовании всей живой твари и утвердит свое царство на земле (Пс. 95, 10 и сл.; 97; 98). При этом его расписывали как «доброго пастыря», который соберет свое рассеянное среди язычников стадо и, после поражения всех прочих народов, вернет своих избранников в их первоначальную родину (Ис. 35, 4 и сл.; 40, 10 и сл.; 52, 12; Езек. 34, II и сл.), после чего он будет в Сионе повелевать как царь над всеми народами и вечным светом озарять город божий (Ис. 60, 2 и сл.; Зах. 14, 16). Другие представляли себе, что Иегова оснует «царство божие» во израиле руками царя из дома Давида или даже самого воскресшего из мертвых Давида. Третьи, можно оказать, придерживались одновременно обоих взглядов, сочетая их воедино. Но и в этом случае одни представляли себе спасителя и избавителя больше в образе человеческом — в виде победоносного властелина и царя, который подчиняет всю землю скипетру Иеговы, восстанавливает иудейское царство, вновь сооружает храм, ликвидирует на земле идолопоклонство, возвещает господство единого истинного бога, правит народами с непоколебимой справедливостью, благочестием и мудростью, печется в особенности о бедных, угнетенных и слабых и, в качестве первосвященника по чину мельхиседекову, является заместителем бога на земле (Пс. 72 и 110); другие говорили об избавителе в выражениях, имевших в виду сверхчеловеческое, божественное существо: «сын божий», «мессия», т. е. помазанник[3] — так назывался избавитель, как потомок Давида и теократический царь — возводился ими на высоту непосредственной близости к самому богу и связывался с ним узами единственных в своем роде, окутанных тайной отношений. О нем говорили, что он родится в Вифлееме (незначительное место рождения Давида) и намекали неясными, многозначительными словами на его домировое существование. Так, например, мы читаем у Михея 5,2: «Его господство относится к прошедшему, ко времени, предшествовавшему творению». Его называли «божественным героем», «чудным советником», «отцом вечности» и говорили, что он узрит свет при исключительных обстоятельствах, наделенный всей полнотой могущества божьего, и в качестве «князя мира» будет править в мудрости и силе страной, в которой не будет нужды и вражды и волк будет жить рядом с ягненком, а теленок рядом со львенком, — страной, в которой будут царить правда и веселие и природа сама будет предоставлять свои дары безмятежно наслаждающемуся человеку (Ис. 7 и 11; 9, 5). Этим пылким надеждам люди предавались тем безудержнее, что это согласовалось с духом всей той эпохи.
Вера в эпохи бедствий и сменяющие их эпохи благоденствия под господством могущественного царя и избавителя была связана на Востоке с астрономическими и астрологическими представлениями. В Вавилоне, миросозерцание которого господствовало во всей передней Азии, эпохой благоденствия обыкновенно считалось такое время, когда народу жилось хорошо под властью могущественного, благожелательного, справедливого и миролюбивого правителя; при отсутствии этих условий говорили об эпохе бедствий. При этом представляли себе, что ход земных дел определяется явлениями, происходящими на звездном небе. «Земное царство», по представлениям вавилонян, имело своим первообразом и дополнением «небесное царство» — мир планет и неподвижных звезд — и взаимоотношение этих двух «царств» представляли себе наподобие того, как рисовал себе Платон отношение чувственного, кажущегося, нереального мира к сверхчувственному, единственному истинно реальному миру идей. Земной контраст эпохи благоденствия и эпохи бедствий отражался в надземном контрасте летнего и зимнего звездного неба, светлой и
