Шуточки за столом несколько примолкли, четыре одиноких женщины и один одинокий мужчина, которого не разделить на четыре части. Поэтому вторая часть ужина была несколько скомкана, и все засобирались домой, даже отказавшись, чтобы их проводили, впрочем, им повезло, и они остановили извозчика, возвращавшегося в Гатчину из Красного Села. Весело помахали нам двоим, стоявшим на брусчатой дороге. Я взял Кристину под руку, и мы молча вернулись в дом. Она еще немного погоняла Шурочку и ее помощников. Закрыв за ними дверь, через некоторое время осторожно постучалась в кабинет. Вошла, толкая перед собой небольшой столик на колесиках, на котором стояло несколько бутылок и лежали различные закуски, которые могли испортиться до утра.
Несколько дежурных фраз, про праздник, про то, что это надо бы доесть, чтобы не выбрасывать, мы пересели на диван, я наполнил ее фужер и себе рюмку.
– Я немного всем испортил праздник?
– Скорее, не вы, а милейшая Анастасия Давмонтовна заставила нас всех вспомнить, что мы – женщины. Женщины с несчастной судьбой. У них хотя бы дети есть, я же была замужем чуть больше двух недель. Угу, проводила человека, который так и не стал мне дорог и близок, и который не вернулся. Не девушка и не жена. С мужем мы познакомились примерно за месяц до свадьбы, когда он приехал к нам свататься. Мне было 22 года. Из-за хрупкой фигуры на меня особо никто и не смотрел. Родители ему не отказали, а на меня прикрикнули, что и так в девках засиделась. Через два года пришло известие, что он погиб где-то на Памире, там и похоронен. Его командир помог мне выбить пенсию, так и живу на нее в этом огромном доме. Попробовала что-то изменить, пошла на курсы бестужевские, так родня и соседи так взъелись, пригрозили в постриг отдать. Папа был католиком, а я, когда замуж выходила, лютеранкой стала. Струве тоже глаз на этот дом имеют, так что вести себя приходилось строже, чем в монастыре. Я ведь выгнать вас хотела, когда вы пришли смотреть квартиру, да деньги были нужны срочно, вот и подумала, что греха большого нет, если два месяца поживете. Вы не выглядели тогда так, как сейчас, бледны были, осунувшимся таким.
– Я же говорил, что болел тяжело. Меня даже отпели и в мертвецкую поместили.
– Правда?
– Правда.
– Ой, как жутко! А что такое было?
– Холера. Мне поэтому отпуск и дали.
– И он заканчивается? Когда?
– Он уже закончился, меня утвердили в должности, Высочайший приказ опубликован. Пока я в отгулах, с первого сентября приступаю к основной работе.
– Переедете?
– Вы меня гоните? Я лично не собираюсь никуда переезжать.
– Не гоню, боюсь, что сами уйдете. Я же уже совсем старуха, мне 42, вон, седина уже полезла. – Она несколько раз провела пальцами по своей прическе. Бабий век короток! – Поцелуйте меня.
Вот и правильно, разговоры разговаривать в этих условиях бессмысленно, все и так понятно. А вот то, что она использовала в качестве платья-халата, расстегивать – чистое наказание. Фигура у нее оказалась очень неплохо сохранившаяся. Желания настолько захлестнули ее, что она слова произнести не могла, зуб на зуб не попадал. На «работу» ни мне, ни ей завтра не идти, так что, пока она всю себя не израсходовала до полного изнеможения, ни я, ни она не останавливались.
Но, даже уснув на короткое время, Кристина встала, оделась, посмотрела на меня и сказала:
– Если произойдет чудо и у меня будет ребенок, ты не беспокойся, он будет мой и только мой. Я тебя люблю. Я – пошла, отдыхай, любимый.
Уже утром, заметив изучающий взгляд Шурочки, она ее рассчитала, причем прицепилась к тому, что та не заметила на себе соломинку, а в ложбинке ее грудей был спрятан мощный такой засос. Девочка крестилась и божилась, что «невиноватая я», но совершенно было понятно, что вино и всякие вкусности она до дома не донесла и ночевала где-то на сеновале, скорее всего, с одним из тех парней, которые вчера обслуживали наш ужин. А в понедельник и кухарке было отказано в месте. Да и клуб по интересам несколько распался.
Что касается мнения остальных членов нашего отряда и переменного состава, то никто никаких «претензий» в этом отношении никому не высказывал. Более девяноста процентов летчиков были холостыми. После известных событий 1910 года, связанных с гибелью на глазах всего города легендарного капитана Мациевича, одного из первых, закончивших обучение во Франции, летчиков, все смотрели на нас как на смертников, не понимая того, что это первые шаги в небо, а развитие промышленности и науки таково, что придется «идти по трупам». Тем более что на первоначальном этапе на создание нормальной научной базы и хоть какой-то промышленной основы не было выделено ни гроша. «Самолеты вам купили? Вот и летайте!» Это то, что касалось военной авиации. Отношение основного начальства, которое считало это блажью, только подчеркивало полное безразличие военного ведомства к этим людям. За полеты доплачивали, как за полет на воздушном шаре или дирижабле, деньги у авиаторов имелись. Не шальные, но полуторный – двойной оклад был почти у всех. Если подпоручик в армии получал 55 рублей в месяц, то летчики меньше сотни не имели. Поэтому любовниц имели все, и прямо после полета отправлялись к ним, заливать водкой свой страх и разряжаться. Послеполетных обязанностей у пилотов не было. И когда я первого числа объявил свой приказ о формировании пар, звеньев и эскадрильи, то на меня смотрели, как бараны на новые ворота. Но в тот день я вылетел на УТД-1 с «Иван Ивановичем» в первый раз. Второй полет мы совершили с Сергеем Алексеевичем, у которого к тому времени было разрешение на производство самостоятельных посадок, и я оставил его в воздухе, воспользовавшись парашютом, который я назвал С-1У. В первом полете «Иван Иванович»: мешок весом 100 килограммов, сшитый из брезента и набитый опилками с песком, был сброшен мной с высоты примерно 400 метров и успешно приземлился, даже не лопнув. Затем я повторил его «подвиг» и совершил свой 502-й прыжок. Парашют имел классически круглую форму, подпружиненный вытяжной парашют, неотделяемый чехол, и находился в полете точно на заднице, как обычный спасательный парашют летчика. На спине, в боковых карманах лежал неприкосновенный запас, состоящий из плоской фляги с водой, плиток шоколада, сухого печенья, типа галеты, в другом кармане находилось оружие и патроны к нему в обоймах. Два клапана позволяли развернуть купол и давали небольшую горизонтальную скорость. После моего приземления и посадки подполковника Ульянина, который кружился возле моего парашюта, мы построили всю летную часть отряда, как инструкторов, так и курсантов. Слово командир предоставил мне.
– Я хотел бы напомнить присутствующим, что мы находимся на военной службе, а не на съемочной площадке какого-то фильма про «смертников». В течение этого месяца все действующие тренировочные дельтапланы и самолеты будут иметь комплект спасательных парашютов, которые позволят вам не повторить судьбу капитана Мациевича и других погибших наших товарищей. Они обеспечат уверенное спасение на высотах от 100–150 метров и выше, в зависимости от скорости полета. Чем меньше высота, тем требуется большая скорость. А вам рекомендую выйти из образа «идущего в последний бой» и «летающего на спине дракона», прекратить ежевечерние попойки и являться на вылет под шофэ. За двадцать два дня только подполковник Ульянин и поручик Нестеров выполнили полностью программу подготовки. Остальные устраивали постановочные сцены. Частенько отказывались от полетов: «Мне сердце вещует и вчера цыганка нагадала». Если нормальная армейская и флотская дисциплина не будет восстановлена в ближайшее время, то вы отсюда уедете обратно в свои части, с понижением в звании и соответствующим отзывом о вашей службе здесь. Тренировочные прыжки с парашютом начнутся после сдачи вами зачетов по их укладке и использованию. Это не касается непосредственно спасательных парашютов. Прыгать будете на других, большей площади. Первые десять штук привезут из Мариенбурга сегодня. Завтра, после развода, все приглашаются в пятый ангар на занятия по использованию парашюта. С завтрашнего дня, утром, до завтрака, всем пройти медицинский осмотр на допуск к вылетам. Вопросы есть?.. Разойдись, командирам звеньев собраться в штабе через полчаса.
