в шарф и помятый, как после долгого сна, Тим ошалело хлопал глазами.
— Привет, болящий, — просиял я ему самой легкомысленной из своих улыбок. — Я тут мимо проезжал и решил тебе витаминчиков подкинуть.
— Витаминчиков? — Тим перевёл взгляд от моей физиономии на объёмный пакет у меня в руках. — Спаси… А, да ты проходи, — он отступил назад. — Что-то я торможу.
— Ты болеешь, это нормально, — утешил я, входя в квартиру. — Температура есть?
— Кажется.
— В смысле, кажется?
— Ну, у меня термометра нет. Старый давно разбился, а новый я всё никак не собрался купить.
Я недоверчиво на него уставился: да не гони, — на что Тим слегка виновато пожал плечами: кто ж знал, что так получится?
— Чай будешь? — спросил он.
— Буду. А ты пиццу будешь? — вспомнил я о лежащей в машине коробке. — «Кватро Формаджи».
Тим улыбнулся одними глазами: — Буду, — и беспокойство, весь день свербящее у меня внутри, исчезло, как по мановению волшебной палочки.
— Тогда я сейчас метнусь за ней вниз, а ты пока ставь чайник.
Наваждение рассеялось, стоило мне только выйти на лестничную клетку. Это не сон, я не пью с этим человеком каждую пятницу вот уже полгода, он не рассказывает мне истории про Недвижимый Движитель и индуистский монотеизм. И надо было не пиццу предлагать, а сваливать с чувством выполненного геройского долга. Хмурясь, я открыл пассажирскую дверь «Патриота». Может, прыгнуть за руль и смотаться, пока не поздно? А Тиму наврать, что у меня внезапно нарисовалось срочное дело.
«Трусишь, Андрюша?» — ласково поинтересовался внутренний голос. Я по-бульдожьи выпятил челюсть: нет, не трушу, но бережёного бог бережёт.
«От чего бережёт-то?»
— От шизофрении, — буркнул я уже вслух. Вот ещё напасть на мою голову. Впрочем, чего мне, в самом деле, бояться? Не Тима же, в конце концов. С этой мыслью я взял коробку с пиццей и с фальшиво-уверенным видом двинулся обратно.
Тим оставил входную дверь открытой; сняв куртку и разувшись, я нашёл его на кухне, разбирающим гостинец под посвистывание закипающего чайника.
— Слушай, тут столько всего… — растерянно протянул он. — Сколько я тебе должен?
Я положил коробку на кухонный стол и смерил Тима крайне выразительным взглядом: — Нисколько. И вообще, ты мне доверяешь?
Неожиданный вопрос поставил Тима в тупик: — Д-да.
— Тогда иди ложись, а то от жара уже откровенную пургу несёшь. Чай я сам сделаю, только скажи, где найти чайные принадлежности.
— В шкафу у плиты, — Тим потёр лоб. — Я, пожалуй, правда лягу — какое-то интересное состояние сознания.
— Давай-давай, — покивал я. На сердце опять поселилось беспокойство: может, его надо экстренно отпаивать жаропонижающими, а не пиццей кормить? Уникальная, блин, личность — даже болеть как все нормальные люди не умеет.
Я остался один и пока готовил, всё больше сомневался, не угодил ли я обратно в глюк? Реальная кухня Тима тютелька в тютельку совпадала с той, которая мне вообразилась, — предательница-память до сих пор зачем-то хранила мельчайшие подробности абсентового сна. Вплоть до жестянки из-под печенья с пахнущим летом травяным самосбором и красно-белых чашек в крупный горох, у одной из которых была отбита ручка. В глюке мне частенько хотелось якобы случайно стукнуть её целую товарку. Тогда бы они снова сделались одинаковыми, и Тим, как гостеприимный хозяин, перестал бы ненавязчиво подсовывать мне ту, которую считал получше. Я мысленно погрозил кулаком бездне, глядящей на мир из глаз старого йогина: нечего мне тут вечер воспоминаний устраивать. Разовая благотворительная акция — это ещё куда ни шло, но повторно ступить на скользкую дорожку дружбы — ищи другого дурака. Я отправил успевшую остыть пиццу в микроволновку и пошёл разведывать, где там больной.
Конечно, Тим был в зале: дремал на стареньком диване, закутавшись в выцветший от времени плед. У меня же, без преувеличения, дрогнули колени: слишком ярко вдруг вспомнилось всё, что когда-то — дьявол, да никогда же, никогда! — происходило в этой комнате, больше похожей на библиотеку. Я бы сбежал, чем угодно клянусь, только Тим услышал моё присутствие и зашевелился.
— Чай готов? — сипло спросил он, не открывая глаз.
— Готов, — я прочистил горло. — Не вставай, я сюда всё принесу. Разговаривать очень больно?
Тим повёл плечом: — Так. Но батарейки что-то совсем сели.
— Сейчас попробуем подзарядить, — я поспешно ретировался на кухню. Мне было зверски стыдно — человеку, блин, хреново не по-детски, а я тут барышню с тонкой душевной организацией из себя изображаю.
За два раза я перенёс в зал чайник, чашки, вазочку с малиновым вареньем, блюдце с кружочками лимона и большую тарелку с пиццей. Расставил всё это изобилие на низком журнальном столике, который подкатил ближе к дивану. Для себя хотел было притащить табуретку, однако, поразмыслив, плюнул на эстетство и уселся прямо на ковёр.
— Погоди, где-то должен быть мелкий табурет, — Тим сделал порыв подняться на поиски, но я успел его остановить: — Ничего не надо, почаёвничаю в восточной манере. Ты лучше ешь давай, заряжай батарейки.
Тим послушался без спора, однако аппетита у него хватило всего на один кусок. Зато чай он пил жадно — я только успевал кипяток в заварник подливать.
— Слушай, тебе какие-нибудь таблетки выписали?
— Какие-то выписали.
— И?
— За ними надо в аптеку идти, а я так и не собрался.
Ну конечно, что ещё от него можно было ожидать? Я положил надкушенную пиццу на край тарелки.
— Давай рецепт.
Тим поднял от чашки удивлённый взгляд: — Зачем?
— В аптеку пойду, — терпеливо разъяснил я очевидное.
— Брось, я сам схожу. Завтра.
Я глубоко вдохнул, выдохнул и очень спокойно повторил: — Тим, дай мне, пожалуйста, рецепт.
Должно быть, это прозвучало убедительно, потому что упрямец отставил чашку и взял лежавшую на спинке дивана книгу. Роль закладки в ней исполнял некий белый листок, который и оказался рецептом.
— Аптека в соседнем доме, с торца, — сказал Тим. — Подожди, сейчас бумажник найду.
— Потом рассчитаемся, — отмахнулся я, вставая. — Когда выздоровеешь. Дверь не захлопывать?
— Как хочешь, — Тим устало сполз из полусидячего в почти лежачее положение. — Хочешь, не захлопывай, хочешь, ключи на тумбочке под вешалкой возьми. Если засну — буди, когда вернёшься, ладно?
—
