Книга Несудьба - Эллин Ти

своих. Это тяжело, без поддержки. Поэтому перед игрой на выездах у нас все пацаны звонят домой. Девушкам, женам, мамам или, как я, бабушке. Чтобы зарядиться поддержкой и не обращать внимания на то, что все окружающие трибуны болеют за твоего соперника.

«Титан» сильный. И играет он жестко. Я специально не смотрю на трибуны и на лавку другой команды, потому что я не готов увидеть ее сейчас.

Надо играть.

Мы идем плотно, до середины второго периода по нулям, борьба серьезная. Мы впервые так высоко поднялись, а «Титан» давно на своем месте здесь, как дома уже. Поэтому и борьба горячее. Они – за постоянное чемпионство, мы – за дебютное первенство. У каждого своя мечта.

В середине второго начинается жесткая игра. Соперник давит, но мы не прогибаемся. Они всегда жестко играли, и пары столкновений все-таки не удается избежать. Ощутимо роняют нашего капитана, Колоса, потом прилетает Димону, но вырваться вперед «Титану» это не помогает.

К концу второго периода ломают меня. Больно. Впечатывают в борт с такой силой, что мне кажется, еще чуть-чуть – и я сломал бы ногу. Тренер против такой жесткой игры, но в этот раз кивает нам, давая право отвечать, чтобы быть на равных.

И это срабатывает. За семь секунд до конца периода Ковалев забрасывает шайбу. Один – ноль! Да, черт возьми!

Мы уходим в раздевалку на перерыв, и никто не выбирает выражений, высказывая эмоции. Ломать соперника на льду – не наша история. Мы за хоккей, чистый и честный. Для драк есть ринг, нас так учили.

– Булгаков, что с ногой? – спрашивает Палыч. Видел, что мне неплохо досталось. Но на адреналине доиграл и не заметил ничего, сейчас чувствую, что болит.

Этого только не хватало.

Поднимаю форму, рассматриваю колено: опухает, начинает синеть. По ходу, растяжение связок. Это хреново.

– Виктор Палыч, я доиграю, – говорю сразу. Пройдет, ничего страшного.

– Иди в медпункт быстро, пусть зафиксирует и заморозит. В третью пятерку на третий период встанешь, чтобы не нагружать так сильно, понял меня? Филатов, во вторую вместо Булгакова.

Киваю. Не самое приятное решение, конечно, но это точно лучше, чем меня бы совсем сняли с игры.

Растяжение – самая частая травма, у меня лично уже растянуто все, что только можно. Болит неприятно, да, но восстанавливается быстро. Главное – фиксировать покрепче.

Не опуская штанину, иду в медпункт, не думая ни о чем, кроме того, что мне нужно отыграть третий период и помочь команде выйти победителями.

Стучу в дверь и вхожу внутрь, замечаю Алену и стараюсь держать себя в руках.

Сначала игра, потом все остальное.

– Да, что-то случилось? – спрашивает меня и смотрит как на чужого человека. Да как так-то, блин?

– Да, – отвечаю. Я обо всем подумаю потом. Обязательно. – Ваши сломали меня. Можно заморозить и зафиксировать чем-то? Доиграть надо и не развалиться.

– Я бы порекомендовала покой…

– Надо доиграть, – перебиваю ее. «Покой» – точно не мое слово сегодня.

– Присаживайтесь, – кивает на кушетку и отходит к шкафчику с лекарствами, доставая оттуда нужные.

А я смотрю. Она так притворяется искусно или правда существует вероятность того, что она меня не узнала? Но как? Всех узнала, а меня нет? Так не бывает, наверное. Я что, настолько изменился?

Аленка достает все нужное и подходит, присаживаясь передо мной на стул. Аккуратно касается ледяными пальцами опухшего места, прощупывая каждый сантиметр, интересуется, где больнее.

А мне почему-то больнее всего в груди. Прям вот ноет.

– Растяжение, судя по всему. Сейчас зафиксирую, сделаю заморозку, а после игры нужно будет поставить укол и мазь, хорошо? – спрашивает, поднимая наконец-то голову и впервые за все время глядя мне прямо в глаза.

Не говорю ничего, только киваю, глядя в ответ.

Ну же. Хоть что-то в тебе пусть выдаст то, что ты помнишь меня! Не могла забыть, у нас же явно все было взаимно, хоть и не было ничего. Сдавайся, Аленушка.

И она сдается. В одну секунду в ее глазах читается целый миллиард эмоций. Это и осознание, и удивление, шок, что-то еще, с трудом уловимое. Выражение лица меняется с сумасшедшей скоростью, а тонкий голосок, ласкающий слух, наконец-то произносит тихо:

– Сережа?

Глава 9

Алена

О боже…

Обожеобожеобоже!

Это не может быть правдой, это просто какая-то чушь. Я видела этого парня в раздевалке, я видела его на льду, я разговаривала с ним секунду назад, и это просто не может быть он!

А глаза точно его… Вот только глаза его, а все остальное – нет.

Хочется встать и посмотреть фамилию на его форме, потому что до этого банально не обращала внимания: поняла, что Сережи тут, видимо, нет, и расслабилась.

А он есть. Есть же? Или это какой-то его брат, у которого точно такие же глаза?

Меня бросает в жар и тут же жутко морозит, хотя предпосылок для таких эмоций быть не должно. Ну, подумаешь, была в него влюблена когда-то… Сейчас-то нет! И мы даже не были вместе, чтобы я вот так вот реагировала.

Но реагирую, ничего не могу поделать с собой. Смотрю на него и поверить не могу, что все это правда.

Я до последнего жду, что этот мужчина скажет: «Нет, но я его брат», мы посмеемся вместе, и все закончится.

Но он только кивает и добивает меня негромким:

– Узнала наконец-то?

Да как это возможно?!

Он шире, чем был, в два раза, даже в форме это видно. Выше, кажется, тоже стал, хотя вряд ли такое бывает. У него… у него пирсинг в ухе и носу! Другая прическа, виднеются края татуировок, которых, судя по всему, у него немало, а еще голос стал грубее, чем был два года назад.

Ну, так не бывает ведь. Прошло всего два года, а теперь передо мной сидит не милый парень, а какой-то взрослый мужик. Красивый, конечно, тут отрицать глупо, но боже, он совсем другой!

– Ты очень изменился. – Надеюсь, что мой голос звучит адекватно, а не как у полевой испугавшейся мыши.

Не знаю, о чем еще говорить, поэтому быстро приступаю к работе. Да и некогда болтать, ему третий период еще играть.

Делаю все, что нужно, с поврежденной ногой и чувствую, как пристально на меня смотрит Сережа. Слишком пристально. У меня из рук падает флакон с заморозкой, потом эластичный бинт, с трудом нахожу наколенник на полках. Издевательство.

– Что? – Поднимаю голову и смотрю на него, а он улыбается отчего-то и добивает меня:

– Ты очень