дорога-колесуха пустовала, да и кому там сейчас ездить или ходить – время-то самое огородное: картошку надо отяпывать, морковку пропалывать, огурцы поливать. Крестьянам не до прогулок, а иных человеков тут отродясь не водилось. Ну окромя хунхузов – так то ж разве человеки?
Иван в очередной раз принял от Ильки бинокль, пробежал взглядом дорогу и глянул на соседнюю сопку – так, из любопытства. До неё версты три-четыре. Вершина её тоже было голая, если не считать нескольких кустиков. И среди этих кустиков он увидел людей – насчитал пятерых; они стояли в рост, не скрываясь, и тоже осматривались: видать, только что поднялись на голец. Несмотря на то, что солнце припекало, одеты были в мохнатые шапки и куртёхи-гулами козлиным мехом наружу. За плечами – ружья двуствольные, похоже, крынки[10].
Хунхузы!
Иван сунул бинокль Ильке:
– Следи за имя, а я – к сотнику! – и, подобрав шашку, сиганул по крутяку вниз.
Казаки уже закончили с обедом – кто-то лениво покуривал трубку, кто-то прибирался, Фёдор что-то писал в толстой полевой тетради, – как вдруг по верху скалы, прикрывавшей привал, защёлкали-посыпались мелкие камни, а вместе с ними чуть не на головы свалился Иван.
– Тятя, – вскочив на ноги, забыв про чин и звание, выпалил он, – хунхузы!
Все мгновенно подобрались, окружили Ивана, но молчали в ожидании командира – ему первое слово. Фёдор сунул тетрадь в полевую сумку, висевшую у него через плечо, не спеша повернулся:
– Хунхузы? Где они, сколько? Докладай коротко и ясно.
– На соседней сопке. Видели пятерых. Похоже, тоже следят за дорогой.
– Илька где?
– Остался следить.
– Схоронился?
– Само собой.
– Внимание! – Фёдор не повысил голос, но все его услышали и подтянулись. – Три очередные тройки дозорных – в разведку. Во все стороны! – Он подождал, пока назначенные в наряд скроются в чаще, и продолжил: – Костры погасить и засыпать, за собой всё прибрать – чтоб никаких следов не осталось. Особо беречь коней – хунхузы до них охочи. Ежели они следят за дорогой, значит, ждут добычу – из Цицикара в Айгун али обратно.
– Драться будем? – подал голос Трофимов, помощник из вахмистров, получивший звание подхорунжего по случаю похода.
– Не хочется, но следует быть годными.
Казаки шевельнулись, шумнули:
– Почто не хочется? Очень даже хочется!
Фёдор поднял руку – шум стих.
– Мы не знаем, сколько их, – веско сказал он. – Банды бывают многосчётны – вдруг они нам не по зубам? Ввяжемся и – всё! Взадпятки не получится. А у нас приказ: драка токо в крайнем случае. Ежели нападут – получат, однако сами не полезем. И хватит гимизить – беритесь за дело!
С двух сторон разведка вернулась быстро и безрезультатно. С третьей, от соседней сопки, – не пришла, но и звуков тревожных оттуда не донеслось.
– Ииэх, никак втюхались в засаду! – жахнул Фёдор кулаком по камню.
– Даже не шумнули, – досадливо скривился Трофимов. – Верняк: взяты на ножи! Казачки, казачки, настоящей войны не понюхали!
Подхорунжий был прав: Амурское войско войны не нюхало целых сорок два года, с самого своего основания. Отдельные схватки и стычки с хунхузами и контрабандистами не в счёт. Правда, банды бывали так занаряжены, что и регулярные войска могли позавидовать, и с ними велись кровавые бои, но казаки участвовали в них малым числом, главным образом помогали пограничной страже и линейным частям.
Теперь же полусотне противостояла, возможно, немалая банда, причём на своей земле, и от неё следовало ждать неслабого ответного действия. Фёдор быстро расставил казаков по схронам, подковой охватывавшим место привала, и наказал высматривать опасность вкруговую, потому как хунхузы придут, само собой, не кучно и не цепью, а тайно и, скорей всего, со всех сторон.
Они и пришли. Хорошо, что Илька Паршин разглядел с гольца движение в лесу.
– Господин сотник! – с воплем скатился он вниз. – Хунхузы идут!
– Ты чего базланишь?! – перехватил его подхорунжий. – Молчок!
– Хунхузы же… – растерянно бормотнул Илька. – Я доложить…
– Уже доложил, – Трофимов передал его подошедшему Саяпину.
– Много? – спросил Фёдор.
– Мелькают. И, похоже, обходят.
– А может, просто прочёсывают? – усомнился подхорунжий. – Не знают, где мы, вот и чешут тайгу.
– На нас всё едино выйдут, а у нас лошадей цельный табун. Их поберечь надобно. Занимаем круговую оборону! Ты, Трофимов, бери левое крыло, а я – серёдку и правое.
Однако боя как такового не случилось. В глубине леса неожиданно послышались пересвисты, да не простые, а рисунчатые: длинный, два коротких и снова длинный, и так несколько раз – и всё стихло. Бандиты исчезли.
Фёдор послал на голец Ивана. Тот быстро вернулся с известием: по дороге на Айгун появился обоз – много вооружённых, но явно не военных людей, несколько крытых повозок на конной тяге и три пушки, их тянут волы.
– Хунхузы на елани неподалёку от колесухи собираются, видать, ждали обоз, – закончил Иван и преданно уставился на отца: всё ли верно?
Сотник приказал собрать отряд, а сам задумался. Такого поворота он не ожидал. Что за обоз, что за люди? Не военные, но вооружённые! А кто сейчас в Китае не военный, но вооружённый? Само собой, перворядно хунхузы, но навряд ли бандиты друг на друга засады устраивают. Значит, боксёры, которым русские со своей железной дорогой как кость в горле. И плевали они на разные там договорённости! Так, дальше… Обоз идёт на Айгун. А для чего Айгуну пушки? На русской стороне против этого городка находится Маньчжурский клин, где живут тысячи китайцев и маньчжур, которые подчиняются айгунскому амбаню и которые могут по приказу из Айгуна или Цицикара выступить против русских. Правда, у них нет оружия, но трудно ли перебросить его через Амур? Да запросто, даже те же пушки. А с оружием и пушками – вот вам готовая армия! А чего хотят хунхузы? А хотят они пограбить. Вот и ограбят боксёрский обоз… Хотя, может, и не ограбят, а пойдут вместе с ними, но сначала постараются уничтожить казаков, которые не ко времени и не к месту оказались у них под рукой.
Надо уходить!
– А как же быть с пропавшими? – словно подслушав мысли командира, подал голос Трофимов. Все казаки уже собралась возле Фёдора, и подхорунжий спросил как бы от их имени. – Мы своих не бросаем.
– Это, товарищи, – наша общая боль. Однако они наверняка уже на небесах, а я не могу и не хочу из-за трёх крутелей[11] ставить под удар всю полусотню и наше задание, – угрюмо сказал Саяпин. Оглядел недовольные лица и добавил: – Но готов выслушать предложения.
– Они не крутели́, ты сам всех отбирал, –
