прикрыться. — Что за нафиг? Не надо так!
— Какие ещё татухи? — спросил я совершенно серьёзно.
— Мои партаки, чел! На роже! На руках! На груди! На ногах! На жопе даже исчезли, чел! Смотри! — он повернулся, демонстрируя себя с новой стороны.
— Извини, босс, я блевать… — сдавленным голосом сказала Швабра, стремительно удаляясь в сторону туалета.
— А с чего ты взял, что у тебя были татуировки?
— Что ты несёшь, чел? Не надо так, чел! Я каждый партак помню! Кто бил, как, когда. На жопе у меня, например, был набит след от говнодава, типа символ того, что равнодушное мещанское общество меня выпнуло нафиг, и я рили тру пункер, андеграунд и всё такое. Так мне объяснил тот челик, который бил. Он, правда, потом хотел себе позволить с моей жопой лишнего, и я его отмудохал, но блин, чел, это был крутейший партак! А бутс на ноге? Ты знаешь, чел, что он значит? «Пинай говно!» Чел, это не херня какая-то, это позиция! И где всё, чел?
— Не знаю, — пожал плечами я, — не помню у тебя никаких татуировок. Тем более на лице.
— Чел, ты чо, чел? — побледнел панк. — Ты гонишь, чел, скажи, что гонишь!
— Да вон и девушка подтвердит. Эй, там, в сортире!
— Чего, босс? — выглянула Швабра.
— Разве у него были татуировки?
Уборщица посмотрела на меня, на панка, снова на меня. Я держал лицо тяпкой, но она сообразительная.
— Нет, босс, не было. Он и без того достаточно мерзкий. Извини, я пойду ещё поблюю. Не зови меня, пока не уберёшь это с лестницы…
— Блин, пиплз, вы рили сериосли? Я чо, блин, рили кукухой съехал? Пиплз, не надо так!
— Жизнь боль, — напомнил я ему.
— Шит. Факинг шит, — сказал панк тихо и побрёл наверх, оставляя на ступеньках мокрые следы босых ног.
— Жёстко ты с ним, босс, — сказала Швабра, вернувшись из туалета. — Но заслуженно. Я из-за него оставила в унитазе весь завтрак.
— Посмотри на это с другой стороны, — сказал я, — однажды он бы всё равно там оказался.
— Не утешает.
— Чем могу. А Говночелу не помешает хорошая эмоциональная встряска. Чтобы не думал о том, что скоро суд.
— А он скоро?
— Не знаю. Надеюсь, что нет. Пусть страсти по побитым детишкам поулягутся.
— Да плевать им на детишек, босс. Это отребье и дети отребья. Как я. Годятся только чтобы натравить на кого-нибудь. На меня, например.
— Зачем?
— Не знаю. Наверное, чтобы я не подавала другим примера. Чтобы все видели, что быть не со всеми очень паршиво.
— А почему ты не со всеми?
— Потому что меня от них тошнит, босс. Нальёшь тоника, рот прополоскать?
— Конечно. Со льдом?
— Если не трудно.
— Хочешь вчерашнего пирога?
— Не, босс, я теперь дня три жрать не смогу. Вспомню, как этот говнюк тут мудями тряс, и сразу блевать побегу. Меня мерзит от голых мужиков. Нет зрелища отвратительнее. Я даже на пляж не хожу никогда, мне тупорылого братца с его «проветриванием» хватает, чтобы не расставаться с белым другом неделями.
— А тут есть пляж? — удивился я. — Не видел реки.
— Не река, озеро. Я иногда купаюсь там. Ночью. Чтобы точно никого не было. Из города его не видно, рельеф…
— …обманчивый, да, я понял.
— Тут все такое… обманчивое, босс, — выдавила она неохотно после паузы.
Можно подумать, я сам не заметил.
Глава 13. Заебисьман Одно Пиво
— Говорят, вы посещали наш завод? — спросил Заебисьман, лелея в руках свой единственный стакан пива. — А отчего же ночью?
— По просьбе полиции, — уклончиво ответил я. — Боюсь, тайна следствия…
— Уже не тайна, — он сделал крошечный глоток, — сегодня нас официально поставили в известность, что один из сотрудников погиб. Причину не сказали, но, раз идёт расследование, то, скорее всего, умер он не от пьянства. Странно, что ночной уборщик посещал бар, не самая типичная ситуация.
— На свете много странного. Вот, например, почему это обсуждаете со мной вы?
— А что не так? — удивился Заебисьман.
— То, что тут не топает ногами и не брызжет слюной ваш директор. Раз уж администрация завода так недовольна ночным визитом.
— Ах, вы об этом, — засмеялся он, — я попросил его воздержаться.
— И он вас послушался? Как же субординация?
— У нас равный административный ранг. Он директор по административной, а я по научной части. Его интересы лежат в области кадров, работы с общественностью, организации вторичных процессов — логистики, уборки мусора и так далее. Я же более связан с заказчиками и самим процессом производства. В целом, у нас паритет и сотрудничество, мы делаем общее дело, и он прислушивается к моим рекомендациям, так что всё заебись. Но, учитывая его личностные особенности, я решил поговорить с вами сам.
— А зачем со мной об этом говорить? — удивился я. — Я просто бармен.
— Бармен — это важная социальная функция.
Ах, ну да, конечно. Кажется, пришла пора протереть очередной стакан. Барменская магия, снижающая адгезию лапши к ушам.
— Видите ли, вокруг нашего завода сложилась своеобразная… негативная мифология, что ли. Какая-то нездоровая мистика, обвинения неизвестно в чём… Директор пытается работать с общественностью, но выходит у него, скажу честно, не очень. Молодёжь не особенно любит лекции и нравоучения. Между тем, у вас, я смотрю, стало весьма молодёжно. И это, скажу я вам, заебись.
Заебисьман кивнул на наших «лимонадиков», как их называет Швабра, зажигающая сейчас за стойкой в роли начинающей барвумен. Подростков в последнее время прибавилось. Вместо одного столика они занимают три, так что взятый в лизинг подержанный холодильник для мороженого пришёлся кстати.
— Простынешь и попка слипнется! — насмешливо выговаривает Швабра малолетнему сыну учительницы, ввергая его в пунцовую краску стыда. — Мать велела тебе больше двух порций не давать. Сколько тебе? Двенадцать? Ах, целых трина-а-адцать… Тогда тем более. Пубертат на носу, от жирного и сладкого покроешься прыщами размером с кулак, начнёшь их давить, и мозги вытекут. Ты что, не слышал, что прыщи давить нельзя? Вот поэтому и нельзя, да. Вон, посмотри
