Дальнейшее было и вовсе невероятным – разбойники побросали награбленное, подняли на руки мертвецов и, униженно кланяясь седобородому, стоявшему словно истукан, исчезли среди лесных зарослей, окружавших деревню.
Я был настолько поражен увиденным, что когда старик подошел ко мне и спросил на языке, на котором я разговаривал и мыслил, кто я такой и какая нелегкая занесла меня в эти края, то сознание покинуло меня.
Последним, что мне запомнилось, прежде чем туманная пелена скрыла от меня и деревню, и старика, и ясное небо над головой, была его сухая смуглая рука, метнувшаяся со скоростью атакующей змеи, чтобы поддержать мое уже безвольное тело.
Волкодав
Этот вечер был похож на предыдущие как две капли воды. То есть такой же тоскливый, тягучий, наполненный воспоминаниями из иной жизни, оставшейся за колючкой, как и череда других.
А вечеров прошло уже ни много, ни мало – тридцать восемь. Каждый день в зоне словно зарубка на прикладе винтовки снайпера – память о еще одной человеческой жизни, разменянной на горячий свинец. И пока я не приблизился к начальной фазе операции ни на йоту.
– …Ох, и бабец был! – Жорик, сидя на соседней шконке, пускал слюни, вспоминая свои былые амурные приключения. – Жошка – во! – Он показал руками нечто похожее на винную бочку. – Йохерный бабай, что было, век свободы не видать…
– Эт точно… – Я ехидно осклабился. – Свободы ты и впрямь не увидишь еще лет десять.
– Ты! – неожиданно взвился как ужаленный размечтавшийся было Жорик. – Да я те сейчас… – вскипятился он не на шутку; но тут же и остыл. – Ты че в душу плюешь?
– Ну, извини… – я, посмеиваясь, потянулся до хруста в костях. – Вот так всегда…
– Что – всегда?
– Скажешь человеку правду в глаза – и сразу врагом становишься.
– А на хрен мне такая правда! Ты лучше свой срок считай. Лампасник[14]коцаный…
С виду я благодушествовал. Ваньку валял. А в душе были Содом с Гоморрой. Это если по-научному. А по-простому – дерьмокипение.
Зачем было цеплять без нужды Жорика? Он притворялся, как и я. Только я знал это, а Жорик мог только догадываться.
В досье, которое я вызубрил наизусть, он занимал отнюдь не последнее место среди ближайшего окружения Мухи. Так же как и в воровской иерархии зоны.
Интересно, с чего бы ему изображать передо мной мелкого пакостника, имеющего не одну ходку, но тем не менее так и оставшегося на положении шестерки?
Бди, Волкодав, бди… Иногда в нашей профессии ничегонеделанье гораздо лучше лихорадочной суеты. Бди и жди…
Как оказалось, мои жданки уже закончились. И именно этим, таким похожим на другие, вечером.
Все началось с того, что, отваливая в свой угол, Жорик подмигнул жующему Мухе – тот, как всегда, жрал сырокопченую колбасу, черную икру, белый хлеб и запивал дорогим виски. Похоже, что и новому начальству было слабо что-либо изменить в устоявшихся традициях зоны, построенной еще в сталинские времена.
Я, конечно, уловил мимолетный контакт Жорика и Мухи, но не придал ему никакого значения. А зря.
Слон подошел ко мне, как обычно, напыженный от мнимой значительности своей глыбастой фигуры. Слон – это такая скотинка под два метра ростом – почти с меня, – но весом с бульдозер.
От его дебильной рожи за версту несло недоделанностью: всегда слезящиеся поросячьи глазки, угристый нос бульбой, будто поеденные молью редкие волосы неопределенного цвета и густо испещренные вечными подростковыми прыщами щеки, хотя ему уже стукнуло двадцать четыре годочка.
Он верховодил "отморозками", а "вышку" не получил только потому, что косил под дурика. Комиссия и поверила, и не поверила в его шизанутость – мнения разделились, – но в зону всетаки воткнули: оставлять на свободе такого монстра не решились даже наши насквозь продажные и трусливые законникигуманисты. В том, что он запросто сбежит из психбольницы, не сомневался никто из имевших счастье лицезреть эту ублюдочную тварь.
– Гы… – Он смотрел на меня без выражения, будто на пустое место. – Гы…
– Тебе чего, дружище? – спросил я мирно, во избежание нежелательного конфликта.
Конечно, я уже знал, что Слон всеми правдами и неправдами пытается подлезть под крылышко "деловых", чтобы в будущем короноваться на вора в законе. В отличие от прежних, забубенных времен почетное воровское звание теперь мог получить любой мордоворот с пудовыми кулачищами, а еще лучше с полной мошной: всеобщая продажность, как раковая опухоль, поразила не только страну, но и ее специфические образования.
Но до сих пор Муха, пахан зоны, не жаловал ни Слона, ни его корешей, как те ни пытались шестерить. И до сегодняшнего дня Слон сидел тихо, лишь изредка вымещая свою тупую злобу на мужиках.
– Ты это, того… – Он запнулся, выискивая в своей квадратной башке нужные слова. – Че на разводе меня толкнул?
Вот тебе новость! Слон наконец добрался и до меня, чтобы почесать кулаки. Что он нарывается, было и дураку ясно – в бараке стало тихо как в гробу. Понятное дело, все ждали очередного развлечения.
До этого вечера никто даже не делал попыток испытать мои возможности – все знали, что я бывший афганец, диверсант-спецназовец, а потому охочих проверить мою армейскую выучку не находилось.
Ко всему прочему, Бог меня не обидел ни ростом, ни физическими данными, что сомневающиеся могли подсмотреть в бане. Так с каких это делов Слон сорвался с цепи?
И тут я обратил внимание на Муху. Он перестал жевать и сидел хищно согнувшись и всверливая в меня свои зенки.
Ага, вон оно что… Решил проверить, на что годен Гренадер… Ну, я тебе устрою концерт… Если бы ты только знал, как долго я ждал этого момента.
Благодаря ГРУ все концы Мухи, нужные для побега, были обрублены, и теперь он метался в поисках выхода из нелегкой для него ситуации. По моей наводке из колонии убрали почти всех, кому он доверял, и Муха просто обязан был подыскать им равноценную замену.
Впрочем, это были мои предположения. И еще одна мыслишка вдруг мелькнула в голове: а что, если я уже засвечен и Муха знает, кто я?
Но я тут же отмел ее, чтобы не засорять мозги перед маленьким мордобойчиком.
– Слон, вали отседа, пока цел, – с ленцой ответил я, даже не изменив позы – лежал, закинув ногу за ногу, и почесывал подмышку.
– Че?! – Слон опешил – с ним так нагло не обращались, наверное, еще со школьной скамьи. – Ну ты и… наглая морда. Вставай! Поговорим.
– О чем можно говорить с недоразвитым? – деланно удивился я и подмигнул взбешенному бандиту. – Я ведь не логопед, чтобы исправлять дефекты твоей речи. Катись отсюда, тундра не огороженная. – Ты отвечаешь за свои слова?
Слон пытался сохранить достоинство, провякав общепринятую во всех зонах фразу, предшествующую или драке, или примирению, если противник вдруг извинится.
