и та же пара выражений не может быть и тем, и другим одновременно![62] Помимо этого, приведенные Сандерсом параллели не совсем синонимичны. Даже в паре «подобный человекам — как человек» слова «подобный» и «как» семантически ассиметричны, а «человекам» и «человек» отличаются числом. Поэтому сравниваемые выражения семантически тождественны только частично, а частично они отнюдь не тожедственны. Сандерс же не замечает наличия разных семантических уровней»[63]. В-третьих, выделенные Сандерсом тождества теоретически можно понять как пары гипонимов (гипонимы — это слова с разным значением, но имеющие один референт, то есть указывающие на один и тот же объект; гипоним указывает на более узкое понятие по отношению к данному, то есть на подмножество значений, а гипероним — слово с более широким значением по отношению к данному)[64]. К сожалению, Сандерс рассматривает данные тождества иначе.
Цель данного неприятного занятия не в том, чтобы опорочить труд уважаемого богослова, учитывая, что он, по–видимости, не использовал слово «синонимичны» в том строгом значении, которое вкладывают в него современные лингвисты. Он не специалист в области лингвистики, поэтому ему позволительно использовать слово «синонимы» в более широком значении. Но в этом–то и проблема: в угоду богословским идеям необоснованно устанавливаются подобные семантические тождества, сглаживаются оттенки смысла, теряются важные значения — и текст становится плоским, лишается семантической глубины. Ошибка заключается в произвольном, не основанном на контексте допущении, что какие–то выражения являются полными синонимами.
Рис. 1
Прежде чем перейти ко второй проблеме, необходимо сказать несколько слов о компонентном анализе. С помощью этого метода исследователь пытается выделить смысловые (семантические) компоненты (как правило) сло́ва. На рис.1 приведен часто используемый пример. Эта таблица не требует дополнительных объяснений. Тем не менее обратите внимание на то, что список семантических компонентов (человек, взрослый, мужской пол) не является исчерпывающим, например, для слова «мужчина». Вдобавок к этому большинство лингвистов выделяет все семантические компоненты, являющиеся референтными; иными словами, компонентный анализ требует учитывать все референтные значения, а не только те значения, которыми слово обладает в данном контексте[65]. Когда же исследователю приходится иметь дело с множеством слов, перечень семантических компонентов превращается в длинный и трудный для восприятия ряд. Более того, не существует общепринятой методики компонентного анализа, поэтому разные исследователи иногда приходят к разным результатам, что совершенно не придает им убедительности. Но даже в случае совпадения результатов анализа какого–либо понятия обычно исследователь не ставит перед собой задачи перечислить все семантические элементы исследуемого термина, поскольку анализ компонентов, как правило, выявляет только составляющие референтного значения[66].
Возможно, теперь читателю будет легче понять проблему синонимов. С одной стороны, два слова в принципе никогда не могут быть синонимами, если под синонимичностью мы понимаем полное совпадение значений в любых контекстах, причем под полным совпадением мы подразумеваем тождественность значений на всех уровнях: как на денотативном и коннотативном, так и на уровне семантических компонентов, и на уровне передачи когнитивной информации, и на уровне эмоционального воздействия. С другой стороны, в конкретных случаях словоупотребления два слова могут быть синонимами, и теоретически это можно продемонстрировать для отдельных случаев. Для иллюстрации рассмотрим другую общеизвестную диаграмму (рис. 2), на которой в определенном контексте понятия А и Б становятся синонимами в строгом понимании там, где совпадают их смысловые значения (в заштрихованной области). Строгая синонимия, конечно, предполагает совпадение не только референтного значения, но других значений, в противном случае следует говорить, что понятия А и Б «синонимичны» не на всех уровнях значений, а только на некоторых.
Рис.2
Теперь, вооружившись этими знаниями, мы можем продолжить изучение глаголов αγαπάω («агапао») и φιλέω («филео»), начатое при обсуждении неверного использования этимологии слов. Мы убедились в том, что άγαπάω не всегда обозначает «правильную», или жертвенную, или божественную любовь, и в том, что никаких намеков на такую любовь в корне слова нет. В связи с этим возникает вопрос о знаменитом диалоге Иисуса и Петра в Ин. 21:15–17: использование разных глаголов намеренно и несет особый смысл или же мы имеем дело с семантическим тождеством, синонимией? Схема диалога представлена на рис.3.
Рис.3
По разным причинам я очень сомневаюсь в том, что использование разных глаголов имеет какое–то значение. Если бы передо мной стояла задача это доказать, потребовалось бы сказать несколько слов о важности «третьего времени», провести достаточно подробный экзегетический разбор отрывка, привести доказательства того, что Иоанн постоянно вводит выражения, которые являются либо полными, либо почти полными синонимами[67], и так далее. Большинство же тех, кто считает, что Иоанн, используя разные глаголы, хотел передать особый смысл, обосновывают свою позицию одним из двух доводов. Во–первых, они утверждают, что переводчики Септуагинты и авторы книг Нового Завета наделили[68] слова αγαπάω и αγάπη особым значением, чтобы иметь специальную терминологию для описания любви Бога; только этим, по их мнению, можно объяснить то особое положение, которое эта группа слов заняла в библейской литературе. Несостоятельность этого довода доказал Робер Жоли своим диахроническим исследованием, в котором он приводит убедительные свидетельства того, что слово αγαπάω начало приобретать популярность в греческой литературе начиная с IV в. до н. э. и его употребление не ограничивалось библейской литературой[69]. Росту популярности этого слова способствовали произошедшие в языке структурные изменения. Слово αγαπάω постепенно становилось общепринятым глаголом «любить», потому что глагол φιλέω («филео») расширил свое семантическое поле и включил в себя значение «целовать». Не будем отвлекаться на причины, которые привели к этим изменениям[70]; в любом случае автором собраны существенные доказательства, которые опровергают первый довод.
Второй аргумент, на основании которого многие настаивают на разграничении άγαπάω и φιλέω в Ин. 21:15–17 и который непосредственно относится к теме нашего обсуждения, наиболее ясно представлен в книге Уильяма Хендриксена[71]. Хендриксен показывает, что, несмотря на существенную семантическую близость глаголов αγαπάω и φιλέω, если рассмотреть все библейские отрывки, в которых они встречаются, мы получим убедительные доказательства того, что в каждом случае слова обладают семантическим «излишком». Например, когда Иуда предает Иисуса целованием (Лк. 22:47), используется φιλέω, но αγαπάω в таком контексте никогда не встречается. Исходя из этого, Хендриксен заключает, что αγαπάω и φιλέω не являются полными синонимами и, следовательно, сохраняют несколько разные семантические идеи также и в Ин. 21:15–17.
Независимо от того, чем закончатся продолжающиеся споры об этом отрывке, довод Уильяма Хендриксена несостоятелен именно
