Ада и Эдди Холланды жили в доме номер двадцать. Сейер почти физически ощущал взгляды соседей, упершиеся ему в затылок. Он остановился перед дверью. Что-то произошло в доме номер двадцать, думали они, в доме Холландов, с двумя девочками. Он попытался успокоить дыхание. Сейер уже много лет назад придумал для таких случаев целую серию реплик, которые после долгих тренировок научился произносить без остановки.
Родители Анни, по всей видимости, не ложились спать после возвращения из полиции. Мать сидела в углу дивана, отец — на подлокотнике. Он выглядел оглушенным. Женщина еще не осознала, какая произошла катастрофа, она почти бессмысленным взглядом глядела на Сейера, как будто не понимала, что два полицейских делают в ее гостиной. Это был кошмарный сон, и ей вскоре предстояло проснуться. Сейеру пришлось взять ее руку и сжать в своих руках.
— Я не могу вернуть вам Анни, — тихо сказал он. — Но я надеюсь, что смогу выяснить, как она умерла.
— Нам не нужно знать, как! — закричала мать. — Нам нужно знать, кто! Вы должны выяснить, кто это сделал, чтобы арестовать его! Он болен.
Мужчина неуклюже положил ей на руку свою руку.
— Мы еще не знаем, — сказал Сейер, — действительно ли болен тот, кто это сделал. Не все убийцы больные люди.
— Вы же не можете утверждать, что нормальные люди убивают молодых девушек!
Она задыхалась. Ее муж казался скрученным в окаменевший узел.
— Всегда есть причина, — осторожно сказал Сейер. — Не всегда ее легко понять, но причина есть всегда. Но сначала мы должны убедиться, что кто-то действительно ее убил.
— Если вы думаете, что она совершила самоубийство, вы должны подумать еще раз, — выдавила из себя мать. — Не может быть и речи. Не Анни.
Все так говорят, подумал он.
— Мне придется спросить вас о многом. Отвечайте первое, что приходит в голову. Если позже вы подумаете, что где-то ошиблись или что-то забыли, звоните. Или если что-то придет вам в голову потом, когда пройдет время. В любое время дня и ночи.
Ада Холланд блуждающим взглядом глядела сквозь Скарре и Сейера, как будто слышала вибрирующий звон и хотела понять, откуда исходит звук.
— Мне нужно знать, что она была за девочка. Расскажите мне все, что сможете.
Что это за вопрос, подумал он в тот же момент, что они вообще могут на него ответить? Лучшая в мире, естественно, самая красивая и умная. Самая особенная. Самая любимая. Просто Анни была Анни.
Оба заплакали. Жалобные болезненные рыдания матери исходили откуда-то из самой глубины ее существа. Отец плакал беззвучно и без слез. Сейер узнал в его лице черты дочери. Широкое лицо с высоким лбом. Он был не слишком высок, но силен и плотно сложен. Скарре прятал в кулаке ручку, его взгляд уперся в блокнот.
— Давайте начнем с самого начала, — сказал Сейер. — Мне больно мучить вас, но время для нас очень ценно. Когда она вышла из дома?
Мать ответила, глядя в колени:
— В половину первого.
— Куда она направлялась?
— К Анетте. Школьной подруге. Они делали вместе задание, втроем. Их освободили от посещения занятий, чтобы они могли поработать вместе.
— Но она туда не пришла?
— Мы позвонили в половине одиннадцатого вечера. Анетта уже легла спать. Пришла только вторая девочка. Я не думала…
Она спрятала лицо в ладонях.
— Почему девочки не позвонили сюда, не стали искать Анни?
— Они решили, что она передумала, — ответила мать, сдерживая рыдания. — Они плохо ее знают. Она никогда не прогуливала. Она вообще никогда не халтурила.
— Она собиралась идти пешком?
— Да. У нее сломался велосипед, обычно она ездила на нем. Автобусов тут нет.
— Где живет Анетта?
— У Хоргенов. У них хозяйство и своя лавка.
Сейер кивнул. Скарре записывал, царапая ручкой по бумаге.
— У нее был парень?
— Хальвор Мунтц.
— Они давно встречались?
— Около трех лет. Он старше ее. Они иногда ссорились, но в последнее время все было в порядке, насколько я знаю.
Руки Ады Холланд ощупывали друг друга, раскрывались и снова складывались в замок. Она была почти такой же высокой, как ее муж, плотной, словно ее вырезали грубыми ножницами.
— Вы не знаете, были ли у них сексуальные отношения?
Мать разгневанно посмотрела на полицейского.
— Ей всего пятнадцать!
— Я же не знал ее, — поспешно сказал Сейер извиняющимся тоном.
— Ничего такого, — отрезала мать.
— Вообще-то мы не можем быть уверены, — попытался вставить слово муж. — Хальвору восемнадцать. Он уже не ребенок.
— Ну конечно я знаю, — перебила она.
— Она же не все тебе рассказывает.
— Я бы знала!
— Но ты не желаешь разговаривать на такие темы!
Повисло напряжение. Сейер мысленно сделал свои выводы; Скарре что-то записал в своем блокноте.
— Если она шла делать домашнее задание, у нее наверняка была с собой сумка?
— Коричневый кожаный рюкзак. Где он?
— Мы его не нашли.
Значит, придется посылать водолазов, подумал Сейер.
— Она принимала какие-нибудь лекарства?
— Да нет. Она никогда не болела.
— Что она была за девочка? Открытая? Разговорчивая?
— Тяжелая, — мрачно сказал отец.
— Что вы имеете в виду? — Сейер обернулся к нему.
— Это просто такой возраст, — вмешалась мать. — Она была в переходном возрасте.
— Вы имеете в виду, что она изменилась? — Сейер снова обратился к отцу, чтобы исключить из разговора мать. Не получилось.
— Все девочки меняются в этом возрасте. Они взрослеют. Сёльви тоже была такой. Сёльви — это наша старшая, — добавила Ада.
Мужчина не ответил, он опять словно онемел.
— Так она не была открытой и разговорчивой девочкой?
— Она была тихой и скромной, — гордо сказала мать. — Пунктуальной и справедливой. В ее жизни был порядок.
— А раньше она была более живой?
— Дети более открыты.
— Когда примерно она начала меняться? — спросил Сейер.
— Лет в четырнадцать.
Он кивнул, снова взглянул на отца.
— Для перемен не было других причин?
— Каких, например? — быстро спросила мать.
— Я не знаю. — Сейер вздохнул и отклонился назад. — Я пытаюсь выяснить, от чего она умерла.
Мать так сильно задрожала, что почти потеряла дар речи. Ее слова трудно было разобрать:
