как будто это она отняла у вас дочь. Но разве музыка виновата в том, что не все люди, которые её исполняют – святы? Вы убиваете самого лучшего, самого талантливого музыканта, вы можете убить всех, но разве это вернёт вашу дочь? У вас нет души! Я ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!
Мари кричала так, что затихла вся площадь.
– Ненавижу! – последний раз крикнула она, в отчаянии упала на колени и впилась ногтями в ладони. Король с отвращением наблюдал за этой сценой. Стража попыталась её оттащить, но она вырывалась как бешеная кошка.
– Повесить обоих, – равнодушно сказал король.
– Девчонку-то за что? – возмутилась кормилица Флоренс, и тихо добавила, – Анжелика сейчас была бы такая же…
Она схватила Мари, прижала к себе, обняла за плечи:
– Не плачь девочка, смирись. Король прав, музыканты люди ненадежные. Не плачь! Я возьму тебя к себе, будешь жить во дворце и мне помогать.
Мари вывернулась из её рук и с яростью посмотрела на женщину:
– Музыканты ненадежные? Да вы куда хуже их!
Король, уставший от этого зрелища, равнодушно махнул рукой и повернулся, чтобы уйти. Лину накинули на шею петлю. И вдруг гул толпы вновь перекрыл крик, на этот раз кормилицы Флоренс:
– Анжелика! Королева, это Анжелика, посмотрите, что у неё на шее!
Флоренс подтащила вырывающуюся Мари к королеве. Стоявшие на балконе столпились вокруг них и одновременно восхищенно ахнули: на груди девушки, выбившись из под ворота грубой мужицкой рубашки, сиял медальон в виде сердца с символом королевской фамилии. Тот самый, подаренный ею Лину, и им возвращённый.
– И родинка у неё такая же была, вот здесь, – радостно крикнула Флоренс.
Казалось, вокруг воцарилась мёртвая тишина. Крики с площади доносились как будто издалека. Мари, ничего не понимая, переводила взгляд с королевы на короля, на Флоренс, на медальон. Королева протянула руку, осторожно коснулась родинки и медальона, тихо прошептала:
– Анжелика… – прижала девушку к груди и зарыдала:
– Доченька, моя доченька!
Несколько секунд все молчали, а потом заговорили разом:
– Действительно!
– Не может быть!
– Принцесса Сангэра! Принцесса Сангэра вернулась!..
У Мари закружилась голова. Откуда-то из глубин памяти поднялись и проплыли перед глазами её детские грёзы о сияющих залах и матери в пышном платье. Она отстранилась от королевы, подняла глаза на неё.
– Я ваша дочь? – изумлённо спросила она.
Король медленно опустился на кресло. Королева, не переставая рыдать, вновь обняла её ещё крепче, и Мари-Анжелика заплакала сама – от усталости, пережитого отчаяния и внезапной, ещё не осознанной радости.
На площади воцарилась тишина, новость шёпотом передавали друг другу:
– Королевская дочь! Королевская дочь нашлась!
Лин всё так же стоял на помосте, потрясённый до глубины души, забыв о петле на шее. Палач, видя заминку, не спешил лишать жизни молодого, ни в чём не виновного парня. Мари, на миг забывшую про Лина, охватил ужас. Принцесса кинула взгляд на виселицу, и увидела, что музыкант ещё жив. Она вырвалась из объятий матери и кинулась к отцу:
– Король! Освободите Лина!
Король помедлил, затем показал палачу ладонь и крикнул: – Он помилован.
С Лина тут же сняли петлю и вытолкали с помоста. Он растворился в толпе.
На площади вновь поднялся шум. Одни были недовольны, что казнь отменили, другие, уже узнавшие новость, радовались вместе с королевской семьёй.
– Король! – снова крикнула Мари. – Перестаньте гнать музыкантов! Издайте указ! Разрешите музыку!
Король снова поднял руку, дождался, пока толпа притихнет, и властно, весомо объявил:
– Отныне музыка больше не будет под запретом. Я разрешаю вам петь и играть на музыкальных инструментах.
Площадь восторженно заревела. Слова правителя передавали из уст в уста, и пока король и королева обнимали вновь обретённую дочь, сотни нарядных людей вышли на улицы с волынками, флейтами, лютнями. Даже не верилось, что в стране, где музыка пятнадцать лет была под запретом, сохранилось столько инструментов. На площади пели и плясали, царило невероятное веселье. И среди этого веселья Лин тихо ускользнул. Он вышел за городскую стену и устало опустился на землю. Бессонная, тоскливая ночь, пережитый предсмертный ужас вымотали его окончательно. Лин с грустью подумал о Мари, и тут же улыбнулся:
– Всё же моё последнее желание исполнилось, теперь она будет счастлива.
Он лёг в траву, и, положив под голову руки, задремал.
Глава 11
Мари кинулась искать Лина, как только её отпустили внезапно обретённые родители. Она обежала всю площадь, но никто не помнил, как выглядел тот, кого только что собирались казнить, и не знал, где он. Мари в отчаянии вернулась во дворец и попросила лошадь, но отец и мать не отпустили её без охраны. Пришлось новоиспечённой принцессе ехать в карете, сопровождаемой четырьмя солдатами. Она металась от окна к окну, они объехали весь город, но Лина нигде не было. Приближался вечер, когда они наконец выехали за городскую стену.
– Лин! Лин! – кричала Мари, но он спал в густой траве и не слышал её голоса.
– Лин! – она уже охрипла от крика.
– Пора возвращаться, госпожа, – учтиво сказал ей один из солдат. В темноте мы все равно никого не найдём.
Мари в бешенстве выскочила из кареты.
– Возвращайтесь! – завопила она. – Возвращайтесь! Только без меня! Никакая я не принцесса, я больше не хочу ей быть, и без Лина во дворец не вернусь.
Она подобрала платье и побежала по высокой траве. Два солдата остались у кареты, ещё двое бросились за ней. Внезапно Мари споткнулась обо что-то и полетела прямо на землю.
– Да чёрт возьми, нигде нет покоя. – Лин поднялся, разбуженный тем, что Мари споткнулась о его ноги. – Мари, это ты? Что ты здесь делаешь? Или ты мне снишься?
– Лин! Я нашла тебя, нашла! – Мари кинулась обнимать его, но тут же отстранилась и строго спросила: – Почему ты ушёл?
– А разве принцессе нужен простой музыкант? – спросил Лин с горькой усмешкой.
Мари села на траву и свирепо поглядела на него.
– Так вот значит ты какой. Значит, ты не веришь, что я люблю тебя. Значит, ты и сам меня не любишь! – она поджала ноги, закрыла лицо руками и по-детски зарыдала.
Лин подсел к ней, обнял. Она бормотала сквозь рыдания:
– Значит, ты никогда меня не любил. Значит, ты всё врал. И насчёт поцелуя
