кожу и на подкорку куда там пунктам Устава гарнизонной и караульной, слово чести. Не верите? Прочитайте про себя присягу, если вспомните, товарищи военнослужащие запаса. Попробуйте прочитать, а потом вспомните сказку. Не ту, что от Юры Хоя и под которую полк стоял в Грозном в первую чеченскую, а ту, что для дембелей.
Рано утром, на опушке
Соловей пропел кукушке
Чик-чирик, хуяк, ку-ку
Скоро дембель старику
Пусть приснится дом родной
Баба с пышною пи…
Точно вам говорю — дедовщина была куда круче всего.
Но суть-то в другом.
Мы присягнули и впереди начиналось самое интересное.
Запахи стали духами.
Запахи начали служить.
Сто дней до приказа
— Держите, пацаны. Ща стодневка же начнется.
Мы служили меньше месяца, стояли посреди городка Абинск и смотрели на блок «Ростова», три пачки ЛМ, бутылку водки и какой-то хавчик в пакете, как на сюрприз волшебника из голубого вертолёта. Сам же пакет держал молодой и чуть подвыпивший парняга, рассматривающий нас с полным пониманием незавидной духанской судьбы.
— Стодневка, да, — сказал Медведь и взял пакет.
Это вовсе не романтика, несмотря на глупую песню девяностых-нулевых. Это стандартная традиция, уходящая своей бородой в тьму Советской Армии. Такая же, как дембельский альбом с калькой, фольгой, шинельным сукном на обложке или парадка, превращенная к увольнению в штучное чудо от кутюр, с его аксельбантом, стоячим воротником, толстыми проклеенными шевронами и все такое.
В девяностых стодневка могла превратиться в Ад с жупелом, концлагерь и даже что-то похуже. Тут все зависело от, собственно, дедов, перешедших в дембеля и духов, попавших служить в эту счастливую пору. Молодые организмы, мучающиеся от безделья, похуизма офицеров и отсутствия настоящей службы, выдавали на гора… Да чего только они не выдавали.
Рано утром на опушке соловей пропел кукушке
Чик-чирик, хуяк, ку-ку, скоро дембель старику
Сказку духи учили, она въедалась в мозг на всю жизнь, а ее удивительные и полные суровой романтики строки, вроде «бабы с пышною пиздой», «море водки, пива таз», жестко регламентировали все необходимые воину удовольствия.
«Кто не был, тот будет, кто был — не забудет, 730 дней в сапогах…»
Строки, за неимением возможности отлить в граните, полагалось красиво вывести в самом начале блокнота, позже украсив обязательной картинкой армейского быта. Дальше опция могла не сработать, но все же кто-то мог и старательно заполнять блокнот до самого дембеля поджидая приказа, выданного военника и добра, хранившегося в каптерке, машине или даже клубе.
Заявленные два календарных года совершенно не обязательно проводились именно в сапогах. Сапоги не считались серьезно-крутым аксессуаром и явно не подчеркивали статусность владельца. Нормальные пацаны обязаны были носить берцы, отбивать кепки, превращать нитки подшивы в невесомо-прекрасную в своих геометрических фигурах «паутинку», пользовать начищенно-напидоренные бляхи старых кожаных ремней и вообще.
На стодневку брились налысо и раздавали свое масло духам, почти как всякие там князья шубы с боярского плеча своей дворне лет триста назад. На стодневку даже некурящие дембеля страстно желали сигарету с фильтром и количеством сокращавшихся дней вечерком под подушку. И, не находя, обижались.
— Дедушек не уважаете, духи?!
Лёва Николян, старший сержант и дембель, иногда толкал меня после отбоя и звал покурить. Он не дымил и его Бонды, ЛМ и остальные «нормальные» сигареты уходили в мою пользу. Лёве хотелось поговорить про кино и баб, а самые вкусные и свежие новости все же имелись у духов.
В городке Абинск мы ждали машины с колхоза и на нас троих наткнулся полупьяный водила, оттарабанивший свои семьсот тридцать несколько лет назад. Он скомандовал «стоять не расходиться», исчез на десять минут и появился, блаженно улыбающийся от осознания правоты собственного хорошего дела. И протягивал нам пакет.
— Держите, пацаны. Ща стодневка же начнется.
Мы смотрели на блок «Ростова», три пачки ЛМ, бутылку водки и какой-то хавчик в пакете. По духане морали и философии не наблюдалось ни у кого.
— Стодневка, да, — сказал Медведь и взял пакет.
У нашего призыва, в основном, не случилось признаков дембеля. Форма, если уезжала с нами, в основном была без всякой красоты, либо вообще своя, старая и заношенная. Стодневки у нас не случилось, в отличие от сутки за трое и отправки основной партии по домам в феврале, вместо апреля-мая-июня. Сигареты с фильтром мы просто покупали в селах или просили привезти местных, катавшихся у блокпостов, охраняемых нами же.
И, наверное, это было правильно.
Санчасть
О-о-о, в рот мне ноги, санчасти вч девяностых, что за чудные заповедники, привечавшие у себя всех подряд. Сюда шли жаждавшие закосить, захаживали эротоманы, смотрящие на крепкие смуглые щиколотки ефрейторов и сержантов контрактной службы женского пола, носивших форменные юбки и короткие халаты, брели настоящие больные, признаваемые косарями и потом попадавшие сюда почти при смерти.
— Сколько?
Сколько мерилось не в граммах, а в миллилитрах, передаваемое не ночью, а на перекурах, чтобы никто не спалил, и измерялось в градусах. А в чем еще можно измерять настоящий медицинский спирт?
Здесь царствовала медицина, имевшая на вооружении всякие интересные методики, такие, что гражданским больничкам оставалось лишь завидовать. Зуб даю, так и было.
Стрипуха? Стрептодермия возникала не сама по себе и ее не случалось в Красе. Но на выездах, не успеешь глазом моргнуть, вскакивал пузырек, чесался, превращался в коросту и… И все, она росла, росла, росла, болела и текла кровью из-под себя. Что делать с такой напастью? Тоже мне вопрос.
Отодрать, замазать зеленкой, приступить к следующей. Да, они росли, если запустить, превращаясь в настоящие соцветия. Кузя, бедняга сержант один-семь, зарос ими почти до ушей и загремел в санчасть ТГ-6 на неделю, с обязательными отдираниями, замазываниями и наблюдениями за несчастным.
Осмотр свежепризванного мяса на КМБ? О, мать его, да…
На медосмотре приписной комиссии 96-го года стоматолог, обнаружив у меня больные шестерки, выписала направление на лечение. Военкомат взял под козырек и меня направили лечиться. С мышьяком, без обезболивающего, с прочисткой и пломбированием каналов. Перед глазами вертелись звезды, приходилось терпеть, но свое спасибо тёте-врачу сказал уже на КМБ.
На КМБ всех, имевших кариес на 6-7-ках лечили очень просто: отправляли удалять их к чертовой матери. Прямо в кунге, темно-зеленом ГАЗ-66 с коробкой полевой медицине на раме. Воду таскали просто с реки, кунг ходил ходуном, выплевывая перекошенного беднягу с кровью в уголках рта и по лестничке поднимался следующий.
В самом начале нашего курса молодого бойца головной болью санчасти учебного центра стали наши ноги. Портянки и сапоги не прощают
