собственный ответ. Но тут уж ничего не поделаешь. Наверно, лучшим, что он сделал для нас с мамой, стала его подпись на бумагах о разводе.
Тихонько охнув, я откинула пятнистое зеленое одеяло Лиззи и встала. Всё вокруг закружилось. Лёжа, я определенно чувствовала себя лучше. Несколько глубоких вздохов, и я отважилась сделать три шага до платяного шкафа подруги. В мятой пижаме с разноцветными бабочками, которая стопроцентно была взята из этого шкафа, я никак не могла вести серьезный разговор. Кроме того, мне был необходим горячий душ.
Пока я рылась в шкафу Лиззи в поисках подходящей одежды, меня не покидало ощущение, что Люциан меня рассматривал. «Все могут умереть», – его слова эхом отражались в моих мыслях. И вдруг я сообразила, что с ними не так. То, что все могут умереть, не означает, что все должны умереть.
Я оглянулась через плечо. Люциан все еще наблюдал за мной, прислонившись к окну. Мы оба ловко избегали темы, которая, без сомнений, положила бы конец нашему разговору. Я и сама не понимала, почему была так в этом убеждена. Я просто это знала.
– Те люди, которых ты… эм… превратил в кучку пепла, они вернутся? – Ну, я хотя бы попыталась задать этот вопрос так ненавязчиво, как только можно. Но Люциан раздавил всю мою осторожность лишь одной плохо скрываемой ухмылкой.
– Ты хочешь узнать, умерли ли эти или придут ли вслед за ними другие?
– И то и другое.
Воздух завибрировал от его тихого смеха.
– Вот тебе маленькая лекция о моей скромной персоне, – объявил он и обвел себя замысловатым жестом, которому позавидовал бы любой артист. – Я всё довожу до конца!
Ничего себе, какое эго.
– Ну, меня ты не убил, как планировал, – ляпнула я, не подумав, как это было глупо. Люциан махнул рукой, отгоняя мой аргумент, как назойливую муху.
– Я передумал, а я очень редко так поступаю. Поэтому я все еще здесь. Потому что да, другие придут, и тогда я их остановлю.
Чтобы скрыть тревогу, я наобум выудила несколько вещей из шкафа Лиззи.
– Зачем?
– Потому что я всё довожу до конца! – повторился он. – Тем более я не для того спасал тебе жизнь, чтобы ты ее лишилась из-за чьей-нибудь некомпетентности.
Его беспощадный взгляд подтверждал, что он говорил всерьез. Я неожиданно почувствовала себя потерянной. Как будто комната Лиззи стала лабиринтом, а единственный, кто мог помочь мне выбраться, измучил меня тайнами. У меня больше не было настроения играть в дипломатию, как того требовало внутреннее чутье.
– О’кей, а теперь поговорим откровенно. Что здесь творится? С чего вдруг объявляется столько людей, которые хотят убить меня из-за моего отца? Людей, которые, собственно говоря, и не люди вовсе. И, кстати, что ты сам такое?
С долей удовлетворения я следила, как сказанное мной стирало с него все эмоции. Но это удовлетворение совсем скоро сменилось неуверенностью. Я не могла прочесть выражение его лица. Люциан весь подобрался, широкие плечи напряглись. Это угроза промелькнула в зеленых глазах? Или чувство вины? Я не знала, но стало ясно, что я зашла слишком далеко. Ну почему я никогда не прислушиваюсь к своей интуиции? Я хотела его разговорить, а добилась только того, что между нами чуть ли не воздух потрескивал. Когда это стало невыносимым, а я взвешивала идею стратегического отступления, он отвел взгляд.
– Этого я тебе рассказать не могу.
– Люциан, пожалуйста. Я…
– Я не могу, – прервал он мои отчаянные возражения, – потому что дал слово не рассказывать тебе об этом.
При виде моего удивления он тяжело выдохнул и запустил руку в волосы:
– Я и так радовался, что, очнувшись, ты не забилась в истерике и с криками «Кто ты? Что ты, черт побери, такое?» не дала мне по мозгам лампой, чтобы сбежать, – на его лице появилась кривая улыбка. – Почти все так реагируют.
Я не могла не улыбнуться в ответ:
– Очевидно, ты производишь неизгладимое впечатление на девушек, которые просыпаются рядом с тобой.
Он засмеялся уже в голос:
– Да, если я этого не захочу, ты меня так быстро не забудешь, – озорные зеленые глаза смотрели на меня. И я сразу ему поверила. Внезапно он оттолкнулся от подоконника и приблизился ко мне. У меня зашлось сердце.
– Но то, что я не могу тебе этого рассказать, еще не значит, что ты не можешь выяснить это самостоятельно.
Я сглотнула:
– Что-то мне подсказывает, что за этим последует предложение, от которого мне лучше было бы бежать со всех ног и не оглядываясь.
– Наверно, у тебя хорошие инстинкты? – предположил он.
– Не думаю. Иначе у тебя был бы огромный синяк на голове, а Лиззи понадобилась бы новая настольная лампа.
Он снова рассмеялся, а в его руке возникло что-то золотистое, напоминающее очень большую монету. Мне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от этой переливающейся штучки. Когда наконец мне удалось это сделать, Люциан стоял прямо передо мной.
– Что это?
– Подарок для тебя. – Монетка сверкнула, когда он покрутил ее между пальцев.
– И чем же я его заслужила? – поинтересовалась я. Он положил монету на гору одежды, в которую я вцепилась и стояла так уже некоторое время.
– Считай это счастливым совпадением, что помощь тебе так удачно расстраивает планы определенных людей, которые думают, что могут меня контролировать.
«Это полный бред», – проскочила у меня единственная мысль. Я очень надеялась, что он не заметил мой скептический взгляд, когда с негромким «Ну, хорошо, тогда спасибо» я скрылась в ванной комнате. Там я сложила все вещи, включая монетку, на стул рядом с раковиной и заперла за собой дверь. Впервые за все время, в которое так много всего случилось, я была одна.
После продолжительного душа, борьбы с постоянно прилипающей занавеской Лиззи и признания в любви к ее огромным пушистым полотенцам я посмотрелась в зеркало. С такими кругами под глазами я бы истратила тонну косметики в попытке хотя бы издалека сойти за нормального человека. Так как фен я не нашла, пришлось заплести волосы в простую косу, после чего я помародерствовала в косметичке Лиззи. И только когда я хотела одеться, на глаза снова попалась монета. Она так и лежала на красной толстовке Лиззи, что еще больше оттеняло ее золотой блеск. Я аккуратно подняла монету и поднесла к свету. Казалось, знаки, выгравированные на идеально гладко отполированной поверхности монетки, повторялись между собой, но я не распознавала какой-то определенной системы. Узор, похожий на надпись на неизвестном языке, выделялся на золоте. Он был черным. Нет, даже не черным. Красно-коричневым. Как если бы на ней засохла кровь. Какой необычный
