Самого мвами почитали как божество, абсолютное и непогрешимое. Его считали персональным воплощением Руанды, и по мере того, как Руабугири расширял свои владения, он все явственнее лепил мир своих подданных по собственному образу и подобию. Тутси были доверены высшие политические и военные посты, и благодаря их публичному отождествлению с государством они, как правило, владели и большей финансовой властью. Этот режим был в сущности своей феодальным: тутси были аристократами, хуту — вассалами. Однако статус и идентичность продолжали определяться и многими другими факторами — кланом, регионом, покровителем, воинской доблестью, даже индивидуальным трудолюбием, — и границы между хуту и тутси оставались проницаемыми. По сути, в некоторых областях современной Руанды, которые не смог завоевать мвами Руабугири, эти категории не имеют никакого местного смысла. Очевидно, идентичность хуту и тутси приобрела определение только в отношении к государственной власти; когда это случилось, у двух групп неизбежно развились собственные характерные культуры — собственные комплексы представлений о себе и друг о друге — согласно сфере деятельности каждого. Эти идеи в основном формировались как противоборствующие отрицания: хуту были тем, чем не были тутси, и наоборот. Но в отсутствие твердых табу, которые часто отмечают границы между этническими или племенными группами, руандийцы, стремясь извлечь максимум пользы из этих различий, были вынуждены преувеличивать мелкие и неточные «пограничные вехи», например преобладание молока в своем рационе и — в особенности — физические черты.
В путанице особенностей руандийцев внешность — особенно больной вопрос, поскольку он часто оказывается вопросом жизни и смерти. Но никто не может оспорить типичные внешние отличия: хуту — коренастые, круглолицые, темнокожие, плосконосые, толстогубые, с квадратной челюстью; тутси — худощавые и долговязые, с удлиненными лицами, с более светлой кожей, узконосые, тонкогубые, с узким подбородком. Природа демонстрирует бесчисленные исключения из правил. («Нас невозможно различить, — говорил мне Лоран Нконголи, дородный мужчина, вице-президент Национальной Ассамблеи. — Мы и сами не можем себя различить. Как-то раз я ехал в автобусе на севере, где живут они (хуту), и поскольку я ел кукурузу, которую они едят, они говорили: «Он один из нас». Но я — тутси из Бутаре, южанин».) И все же, когда в конце XIX в. в Руанду прибыли европейцы, у них сформировалось представление о величавой расе господ, королей-воинов, окруженных стадами длиннорогих коров, и подчиненной расе низкорослых, темнокожих крестьян, выкапывавших мотыгами съедобные корнеплоды и собиравших бананы. Белые люди пришли к выводу, что такова традиция этих мест, и решили, что это — естественный уклад.
«Расовая наука» в те дни стала в Европе последним писком моды, и для ученых, занимавшихся Центральной Африкой, ключевой доктриной была так называемая хамитская гипотеза, выдвинутая в 1863 г. Джоном Хеннингом Спиком, англичанином, более всего прославившимся тем, что он «открыл» великое африканское озеро, которое окрестил Викторией, и определил его как исток реки Нил. Основная антропологическая теория Спика, сфабрикованная им от начала и до конца, состояла в том, что всю культуру и цивилизацию в Центральной Африке создали рослые, с точеными лицами люди, которых он считал европеоидным племенем эфиопского происхождения, потомками библейского царя Давида, а следовательно — расой, высшей по отношению к местным коренным негроидам.
Значительная часть написанного Спиком «Дневника открытия истока Нила» посвящена описаниям физического и морального уродства африканских «примитивных рас», в положении которых он усмотрел «поразительно сохранившееся доказательство Святого Писания». За основу своего труда Спик взял притчу из девятой главы Книги Бытия, которая повествует о том, как Ной, тогда всего лишь 600-летний, благополучно доведя свой ковчег по водам до твердой земли, напился до беспамятства и отключился в обнаженном виде в своем шатре. Очнувшись от забытья, Ной узнал, что его младший сын, Хам, увидев его наготу, насмехался над ним; а когда Хам рассказал своим братьям, Симу и Иафету, об этом зрелище, те, благочестиво отвернувшись, прикрыли старика одеждой. Ной в отместку проклял потомство Ханаана, сына Хама, словами «раб рабов будет он у братьев своих». Среди всех загадок Книги Бытия эта притча — одна из самых загадочных, и она послужила предметом множества озадачивающих интерпретаций — в частности, и той, что Хам был первым на свете чернокожим. ДЛЯ БЕЛЫХ ГОСПОД АМЕРИКАНСКОГО ЮГА СТРАННАЯ ИСТОРИЯ С ПРОКЛЯТИЕМ НОЯ БЫЛА ОПРАВДАНИЕМ РАБСТВА, А В ВООБРАЖЕНИИ СПИКА И ЕГО КОЛОНИАЛЬНЫХ СОВРЕМЕННИКОВ ОНА ЯКОБЫ РАССКАЗЫВАЛА ИСТОРИЮ АФРИКАНСКИХ НАРОДОВ. «Размышляя об этих сынах Ноя», он диву давался: «каковы они были тогда, такими, похоже, остались и поныне».
Спик начинает раздел своего дневника под названием «Фауна» словами: «Разбирая этот раздел естественной истории, вначале займемся человеком — истинным курчавым, толстоносым, толстогубым негром». Облик этого подвида поставил Спика перед загадкой похлеще самого Нила: «Удивительно, каким образом негры прожили столько веков без развития, в то время как все страны, окружающие Африку, настолько продвинулись в сравнении с нею; и, судя по прогрессивному состоянию мира, невольно приходишь к предположению, что африканец должен либо вскоре выйти из своей тьмы, либо подчиниться существу, превосходящему его». Спик полагал, что колониальное правительство — «наподобие нашего в Индии» — могло бы спасти «негра» от погибели, но в противном случае он видел «очень мало шансов» для этой человеческой породы: «Что делал отец его, то делает и он. Он заставляет трудиться свою жену, продает своих детей, порабощает все, до чего может дотянуться, и если не дерется за собственность других, то лишь ублажает себя пьянством, пением и плясками на манер бабуина, гоня прочь скучные заботы».
Это была самая что ни на есть заурядная викторианская демагогия, поражающая разве что тем, что человек, приложивший такие усилия, чтобы увидеть мир свежим взглядом, вернулся назад со столь шаблонными наблюдениями. (И, право, с тех пор очень мало что изменилось; нужно всего лишь слегка подредактировать предшествующие пассажи — убрать грубые карикатуры, тезис о человеческой неполноценности и сравнение с бабуином, — чтобы получить тот образ презренной Африки, который остается и по сей день стандартом для американской и европейской прессы и слышится в тоне призывов к благотворительным пожертвованиям, распространяемым организациями гуманитарной помощи.) Однако рядом со своими жалкими «неграми» Спик обнаружил «высшую расу людей, настолько не похожих на обычный туземный тип, насколько возможно» — благодаря их «тонким овальным лицам, большим глазам и высоким переносицам, характерным для лучшей крови Абиссинии» (в смысле, Эфиопии). Эта «раса» объединяла многие племена, в их числе ватуси (тутси). Все они держали скот и, как правило, повелевали массами негроидного населения. Больше всего Спика приводила в восторг их «физическая внешность», которая, несмотря на вьющиеся волосы и темную кожу — результаты смешанных браков, — сохранила «высокий отпечаток азиатской культуры, выраженными характеристиками которой является нос с переносицей, а не без нее». Смягчая свои постулаты туманными научными терминами и обращаясь к историческому авторитету Писания, Спик объявлял эту «семито-хамитскую» расу господ потерянными христианами и предполагал, что, если дать им образование в британском духе, они могли бы добиться «почти такого же превосходства во всем», как и любой англичанин.
