Помёлка запела громче. Она добралась до припева, лучших строк гимна, в которых говорилось о том, что ведьминские метлы — высший класс.Один за всех, все за одного, Гордые, стройные, просто ого-го! Нам нипочем виражи лихие, отважные и статные — вот мы какие!
— Гимн поет, — заметили грабли. — К чему бы это?
Помёлка пела уже во весь голос. Ее глаза смотрели куда-то вдаль, рука поднялась, салютуя. Она преображалась. Вытянулась, распрямила плечи, стала гордой и стройной. Она хлопала себя по черенку, отбивая такт.
— Никак нам полегчало, — презрительно усмехнулась лопата.
Да. Помёлке и впрямь полегчало. Еще как полегчало. А знаете почему? Потому что она приняла важное решение. Это все гимн. Просто невозможно тут же не облагородиться, когда поешь такие вдохновляющие слова. На середине припева она уже знала, что делать. Она сознается. Полетит на сборище, поднимет тревогу, расскажет обо всем и возьмет на себя ответственность. Да, она выставит себя при этом полной бестолочью. Ну и пусть.
Продолжая петь, она поднялась в воздух и, выбив окно, устремилась на помощь друзьям.
— Выпендреж, — сказала лопата.
— Просто ас из асов, — согласились грабли. И, фыркнув, они вернулись к своей бесконечной игре в угадайки.
— Тысяча проклятий!
Совсем рядом, в Пачкулиной хибаре, Али Пали, услышав доносившийся из сарая шум, потушил свечу и замер. Джинна нелегко было узнать: он сменил свой тюрбан на шапку-шлем с прорезью для глаз. Кроме того, в хибаре стояла темень хоть глаз выколи. И все же это был он. На Пачкулином столе лежал его раскрытый ковровый саквояж, и в нем было полно всяких интересных штуковин. Флаконы дешевых духов. Давно снятые с производства ядреные лосьоны после бритья. Баллончики с освежителем воздуха. Мегафон. Кассовый аппарат. Разноцветные флажки и карандаши. Палатка. Складной шатер. Поразительно, как это все там умещалось.
После глухого удара раздался звон стекла и вроде как свист. Затем — тишина. Али Пали постоял минутку, пожал плечами, снова зажег свечу и продолжил затевать недоброе.
Что он делал? Искал книгу с магическими числами. Да, Пачкуля очень зря о ней проговорилась!
Глава восьмая
Сборище
На Кудыкиной горе весело полыхал костер. Ведьмы с помощниками гуляли вокруг, болтали, сплетничали и пожирали глазами стопки бутербродов, высившиеся на длинных столах. Бутерброды всегда были излюбленной частью программы. Только вот есть их не разрешалось до обсуждения шабашных вопросов. Поэтому официальная часть мероприятия никогда не затягивалась надолго.
Пока что официальная часть еще не началась. Пока что все просто убивали время. Бугага и Гагабу разучивали новый дуэт на скрипках. Крысоловка с Чесоткой придирались к друг дружкиному вязанью. Время от времени тут и там мелькали вспышки света — это ведьмы демонстрировали новые заклинания под восхищенные возгласы или улюлюканье, в зависимости от зрелищности. Чуть выше, на стоянке, припаркованные и тут же позабытые хозяйками метлы разговаривали о своем, о метельном.
Пачкуля громко рассказывала о проблемах с метлой и была в центре внимания. К досаде Шельмы, вокруг нее собралась толпа. Все ведьмы считают себя экспертами в подобных вопросах, и у каждой имелось свое мнение. Когда Пачкуля изобразила, как метла брякнулась Дадли на хвост, и все прыснули со смеху, Шельма потеряла терпение. Дадли от расстройства пришлось отойти за кустик и покусать там камень.
— Не смешно, Пачкуля! — завопила Шельма.
— Пфф. Куда подевалось твое чувство юмора, Шельмок? Ну так вот…
Но тут…
— Тишина! — потребовал настойчивый, властный голос. — Если все готовы, объявляю этот слет открытым. Ведьмы, прошу вас встать. Дай-ка мне зонтик, Проныра. Если они не перестанут трещать, Макабра, шугани их своей волынкой.
Голос принадлежал Достопочтенной Чепухинде, предводительнице шабаша. Ей перевалило за двести, и у нее были серьезные нелады с памятью. Блики огня играли на стеклах ее очков и вилах маленького сердитого бесенка, который примостился у ведьмы на плече, обернув остроконечный хвост вокруг ее шеи, наподобие длинного шарфа. Его звали Проныра, он был помощником Чепухинды.
Макабра-Кадабра уже приготовилась дудеть в волынку. Хаггис, ее козел, предостерегающе заблеял. Болтовня тут же стихла. Ведьмы попрятали вязанье, высморкались, сдавленно прокашлялись и вместе с помощниками выстроились по стойке «смирно». Те, кто не забыл дома зонтики, открыли их. Остальные с обреченным видом втянули головы в плечи.
— Салют, ведьмы! — протрубила Чепухинда.
— Салют! — раздалось в ответ. Тут, как обычно, примчалась маленькая тучка, выдала короткий, энергичный залп градин и усвистала прочь.
— Объявляю официальную часть слета открытой, — провозгласила Чепухинда, складывая зонтик. — Ну что, приземляйте свои зады.
Моментально началась давка за теплое местечко у костра. Вдоволь потолкавшись и попихавшись, ведьмы наконец расселись с удобством. (Что касается Туту, то она с удобством повисла на ближайшем дереве.) Пачкуля прорвалась в середину первого ряда. Хьюго забрался на поля хозяйкиной шляпы, оттуда было лучше видно. С одной стороны от них села Шельма с Дадли. С другой — плюхнулась Тетеря со своим ленивцем, служившим ей подушкой. Как обычно, оба сразу же задрыхли. В обмякшей Тетериной руке осталось недоеденное яблоко. Пачкуля его стащила и прикончила. Ведьмы, что с них возьмешь.
Чесотка подняла руку.
— Достопочтенная Чепухинда, можно нас с Барри освободить от собрания? Мы себя плохо чувствуем. Если позволите, мы бы взяли себе бутербродов и полетели домой. У меня горло болит, а Барри опять линяет, да, Барри?
Она пихнула локтем печального, лысого стервятника, и тот покорно кашлянул.
— Еще чего, — сказала Чепухинда. — Останетесь и будете страдать вместе с остальными. Да, Шельма? Что у тебя?
— Достопочтенная Чепухинда, я хочу пожаловаться на Пачкулю. Знаете, что она сделала? Точнее, что она позволила сделать своей метле. Она…
— Потом, Шельма, потом. Тебе известно, что жалобы на Пачкулю относятся ко «Всем прочим вопросам». Начнем с главного. Мы собрались сегодня, чтобы обсудить… э-э… мы собрались, чтобы… обсудить… Проныра?
Раздался коллективный вздох.
— Хэллоуинскую вечеринку, — устало
