мне так доверяют.
Небо уже вовсю синело и обещало отличный день. Неглубокий мох мягко пружинил под сапогами, туман поднимался от просыхающей земли, и солнечные лучи косо серебрили его меж сосен.
Речка тянулась длинными, блистающими под солнцем плесами. Сосны гляделись в полированную гладь. Вдоль берега бежала тропинка, то спускалась к речке, то взбиралась на бугор, присыпанный снегом и желтой хвоей. Хотелось пойти по ней. Кедровки перелетали с дерева на дерево и скрипели, и причитали на весь лес. Их резкие одинокие крики подчеркивали молчаливость тайги.
Речка вся уходила под небольшой залом. Я причалил. Два года назад все так же было: Серега пошел смотреть, как обносить лодку, а мы со Степой забросили блесны и повели из-под залома. И тут случилось невероятное — за нашими искусственными рыбками под водой гнались три настоящие утки. Это были крохали, в прозрачной воде было отлично видно, как они машут короткими крыльями. Двое, что настигали мою снасть, увидели, видно, рыбака, свернули в сторону и, выскочив на поверхность, тут же нырнули обратно под залом. Степин же уткнулся ему в ноги, обалдевший, вывернулся наверх и заметался между нами. Степан застыл, блесна уже качалась в воздухе, наконец крохаль сообразил нырнуть и исчез в зеленой темноте омута. Ошалевшие не меньше уток, мы молча смотрели друг на друга. Большими, видимо, глазами!
Я достал «спутник» и стал настраивать. Уже слышал, как обрадую Степу. Сигнала долго не было. Потом мне сказали, что мой сын недоступен. Набрал Таню и долго слушал длинные гудки, на экранчике значилась полная решетка сигнала, но трубку так никто и не взял. Так я и стоял с бесполезным телефоном в руках, разглядывал мокрые камни под ногами. Они были разноцветные.
Это ничего, что она не взяла трубку. Телефон могла забыть в машине. Да и что бы я сказал? Вот, мол, я сейчас в каком месте! Помнишь?! Она там что-то делает, дети, заботы, подруги, а тут я с крохалями и заломами. Вздохнул судорожно. Всего полчаса назад я отлично чувствовал себя один. Я повертел головой по берегам, на чистое небо взор поднял, — я и сейчас, в общем-то, отлично себя чувствовал.
Здесь, на речке, в одиночестве, я все принимал как есть, и все было отлично, в Москве же меня было чересчур много. Из-за этого слишком многого хотелось от окружающих. Простая вещь. Так же ли много я им давал, как хотел от них?
Так я раздумывал, заранее зная ответ.
Мы не видим себя со стороны. Иной раз и смешно, и грустно бывает. Кто-то дает, к примеру, деньги, а в ответ ждет любви.
Тихо было в природе. Сопки золотились под ясным небом. Я снял свитер, щурился на солнечных зайчиков, играющих на ряби реки, и неторопливо опускал в воду весло. Денек стоял, какие бывают в конце августа, теплый, прозрачный, а было начало октября, между прочим. Это больше, чем подарок.
Такое у нас бывало.
Однажды в начале октября сплавлялись мы в Охотске. Какой бес занес нас туда так поздно? Снега должно было быть по колено, а не было! Мы залетели на вертолете в верховья речки, накачивали лодку, радовались осеннему солнцу, сами на небо посматривали, непохоже, чтобы долго такая благодать простояла. Может, завтра еще? Ну ладно, и так хорошо. Следующий день и правда был хорош, даже еще лучше, но к вечеру ветерок поднялся, и мы настроились на тучки с утра. На позднюю осень, как оно и быть должно. Утром же только чуть облака погуляли, а потом опять звенело целый день — будто ангелы держали над нами нежную синеву, блестела на солнце тихая осенняя паутина, пичужки тоненько попискивали. И мы выпивали у вечернего костра за отличный день и за небесную канцелярию.
И вот в конце уже, один день оставался, сидели мы с Мостом раненько утром у костерка. Лагерь наш стоял среди старых тополей на лесной поляне, с реки временами закручивал ветер — огонь испуганно шарахался и метался, но потом наступала прежняя тишина, и опять нехотя кружились над нами желтые тополиные листья. Погода менялась. Тучи непроглядной темнотой заходили со стороны океана. И я понял вдруг благодарно, что все эти десять ясных дней были нам подарком. «Вот так бы провести весь сплав, — подумал тогда вслух, — просто в тишине у костра посидеть, на речку, на тайгу поглазеть…» Мост как раз снимал кофе с огня, уставился на меня: а я, мол, что делал? И это было правдой. Он единственный из нас не охотился. И рыбачил редко.
Теперь такого молчаливого созерцания у меня было сколько хочешь.
Я довернул лодку по ходу движения и посмотрел на небо. В горах глупо загадывать, все может повернуться неожиданно, и все же показалось, что желтосиняя благодать над головой еще побудет. Ненастные дни, стоявшие перед этим, должны были пронести непогоду. Перекат кончился, лодку вынесло над омутом. Речка почти остановилась и разгладилась. Тихо было так, что различалось легчайшее журчанье ручейка на берегу. Перекидывая весло с борта на борт, зачалился. Это был не ручей, а ручееныш, он только учился разговаривать, даже кружкой из него не зачерпнуть. Насекомые какие-то звенели. Я вытащил «буфет», таганок поставил у ручейка, наломал с елок сухих веток. Полянка была маленькая, все под рукой. Вскоре к тишине добавилось легкое потрескивание костра.
Я лежал на сухой траве и смотрел на темно-зеленую гладь с желтыми силуэтами лиственниц, облака меж них плыли. Так все задумчиво и тихо, так все серьезно было.
Я ни о чем не думал, просто провалился куда-то в глубины своей жизни, где и невозможно уже ни о чем думать. Костер мой прогорел, вода в котелке, начавшая пускать пузыри и шуметь, примолкла. Между ясной жизнью природы и моей собственной душевной пустотой возникло беспокойство, не тревожное, а просто как факт. Я пытался думать о себе, о прошедшей и предстоящей еще жизни, и мне становилось скучно, как скучно глядеть в пустоту.
Вспомнился один давний случай, мне тогда и тридцати не было. На Дальнем Востоке, в маленьком аэропорту на берегу океана. Каменистая взлетная грунтовка, окруженная тайгой, да деревянный барак довоенной постройки, полосатый колдун над ним раздувался на ветру.
Стояла затяжная непогода, рейс в очередной раз отменили, немногие пассажиры разошлись, мои товарищи тоже ушли в поселок, и я остался один. Ветер гнал с моря беспросветную мокрую сыпь и серость, раскатисто скрипело и хлопало окно где-то в здании, и некому было его закрыть. Не читалось, я спрятал
