считается редкостью: шалей, шелковых тканей, всяких мазей и душистых масел, взял себе место на корабле и предпринял таким образом второе путешествие во Францию. Как только Дарданеллы остались за спиной, счастье снова стало мне благоприятствовать. Я побывал во многих городах и всюду торговал с прибылью. Друг мой в Стамбуле постоянно высылал мне новые товары и я богател с каждым днем. Наконец, я накопил, как мне казалось, достаточно для более крупного предприятия и с своим товаром переехал в Италию. Должен, однако, сознаться, что благосостояния я достиг не одною торговлею: мне тут много помогло врачебное искусство. Обыкновенно при приезде в город я вывешивал объявление, что приехал-де известный греческий врач, исцеливший многих. И надо отдать справедливость, что мой бальзам и другие снадобья имели значительный успех.
Так прибыл я во Флоренцию. Я располагал остаться там подольше, прежде всего потому, что мне там нравилось, а частью потому, что хотелось отдохнуть от долгих скитаний. Я нанял себе лавочку в квартале Св. Креста, а поблизости две прелестных комнатки с балконом. Как водится, я разослал о себе объявления. Не успел я открыть торговли, как покупатели отовсюду стали стекаться ко мне. Даже относительно высокая цена моих товаров никого не останавливала; находили меня приветливым и любезным и все шли ко мне. Я уж с неделю как жил во Флоренции, когда раз, по обыкновению, приводя в порядок свои баночки перед тем как закрыть лавку на ночь, я нашел записочку. Я было совсем забыл о ней. В записочке меня приглашали явиться ровно в двенадцать часов ночи на Ponte Vecchio, один из мостов города. Я долго недоумевал, кто бы мог меня туда звать, так как знакомых во Флоренции у меня не было. Потом я решил, что меня хотят везти к какому-нибудь таинственному больному, что уже не раз случалось. Как бы то ни было, я решил идти, но из предосторожности захватил с собою саблю.
Около полуночи я стоял на Ponte Vecchio. На мосту никого не оказалось. Я стал ждать. Ночь была холодна, месяц ярко светил. Я невольно залюбовался на волны Арно, тихо мерцавшие при лунном свете. Вдруг на колокольне где-то пробило двенадцать… Я поднял голову; предо мною стоял человек, плотно укутанный в ярко-красный плащ.
Он явился так внезапно, что я сначала испугался, но тотчас же опомнился и спросил: «Не вы ли вызвали меня сюда? Чем могу служить?» Красный плащ отвернулся и медленно проговорил: «Иди за мною». Мне как-то стало жутко одному с незнакомцем; я остановился. «Вот что, господин, — заговорил я, — скажите мне сперва, куда идти, а затем откройте хоть немного лицо, чтоб я мог видеть, нет ли у вас злодейства на уме». Но Красный плащ оставил слова мои без внимания. «Не хочешь, Зулейка, оставайся!» — сказал он и пошел дальше. Меня злость разобрала. «Неужели вы думаете, что я дам провести себя всякому дураку и что позволю даром морочить меня в такую ночь?» В три прыжка я нагнал его, схватил за плащ и закричал еще громче, обнажая саблю. И что же? Плащ остался у меня в руке, а незнакомец исчез за ближайшим углом. Злость моя улеглась, плащ все-таки был в моих руках и мог служить ключом к этой загадке. Я набросил его на плечи и пошел домой. Не прошел я и ста шагов, как кто-то близко подошел ко мне и шепнул мне по французски: «Будьте осторожны, граф, сегодня ничего не удастся сделать». Я не успел оглянуться, как тот уже исчез, только тень его мелькнула на стене. Что возглас этот относился к плащу, а не ко мне, не подлежало сомнению, но все-таки это мне ничего не разъясняло. На другое утро я стал раздумывать, что бы предпринять. Первою моею мыслью было объявить о находке плаща, но незнакомец мог послать за ним третье лицо и я все равно ничего бы не узнал. Я стал рассматривать плащ. Он был из тяжелого генуэзского бархата пурпурно-красного цвета, опушенный астраханским мехом и богато вышит золотом. Роскошь плаща навела меня на блестящую мысль, которую я решил привести в исполнение. Я отнес плащ в свою лавку и выложил его на продажу, но назначил такую высокую цену, что был уверен не найти покупателя. Я решил внимательно осматривать всякого, кто только обратить внимание на плащ. Лица незнакомца я не видел, но фигуру его я бы узнал из тысячи. Желающих купить плащ было много, так как он невольно бросался в глаза своим великолепием, но никто не соглашался платить за него безумную цену в двести цехинов, да и ни в одном я не нашел ни малейшего сходства с незнакомцем. Странно мне казалось и то, что никто не видал подобного плаща во Флоренции; все единогласно заявили, что никогда и ни на ком не видали такого великолепного плаща и такой тонкой работы.
Уже вечерело, когда ко мне зашел один молодой человек. Он уже не раз заходил ко мне и даже в тот день приценивался к плащу, но цена казалась ему высока. Теперь он бросил на прилавок кошель с золотом. «Ей Богу, Зулейко! По миру пойду, а твой плащ получу!» И он стал отсчитывать червонцы. Я был в большом затруднении: ведь, собственно, я совсем не собирался продавать плаща; я только хотел выследить незнакомца, а тут явился молодой повеса и давал баснословную цену. Что было делать? С другой стороны мне не неприятно было такое неожиданное вознаграждение за ночное происшествие. Юноша набросил на себя плащ и пошел; на пороге он обернулся, отцепил какую-то бумажку, которая висела у плаща и бросил мне ее. «Вот тут что-то, Зулейко, что к плащу не относится». Я равнодушно взял бумажку и вдруг вижу там стоит:
«Ночью, в известный тебе час, отнеси плащ на Ponte Vecchio. Получишь четыреста цехинов».
Меня словно громом ошеломило. Выходит, что я совсем не то сделал, что надо было, и сам свое счастье прозевал! Но я недолго думал, схватил деньги и побежал за юношей. «Вот ваши деньги, возьмите их, оставьте мне плащ, я не могу отдать его». Сначала тот принял все за шутку, но, потом, когда я стал настаивать, он рассердился, выругал меня и ударил. Во время свалки
