она к французской речи! Все как об стенку горох!
— Так и к чему же ей французский на высоком уровне, если владеет не… — я не смог договорить: в комнату вбежала Наталья.
Это была молодая девушка с тонкими белыми руками и острой формой личика, с бледными губами и чуть тревожным, но прямым взглядом темно-зеленых глаз. Черные локоны ее аккуратно ниспадали на плечи, хотя большая часть волос была небрежно стянута в пучок. Простая белая сорочка с оборками испачкана разноцветной краскою, как и руки, и кое-где и лицо.
— Дядюшка, ты хотел меня видеть?.. — озабоченно произнесла она, но смолкла, когда, наконец, заметила меня.
Я медленно поднялся со стула, когда наши взгляды пересеклись. То было долгое мгновение беспамятства и какого-то необъяснимого блаженства, в секунды которого я мог лишь любоваться той простотой и легкостью ее образа, которые ни разу не замечал в других, не имея способности отвести с неловкостью взор.
Наталья испуганно ахнула и выбежала в коридор. Я слышал быстрые шаги ее и глухой стук по деревянным ступеням.
— Небось, позабыла о приезде гостей, дырявая голова! — ворчал Григорий Васильевич. — Сколько раз говорил ей меньше витать в облаках!
Я все завороженно смотрел туда, где только что стояла Наталья. Мысли мои смешались, лишь милые черты лица ее были предо мной. Да, не могу не признаться: она взаправду произвела тогда на меня впечатление.
Спустя какое-то время в дверном проеме вновь показалось лицо, однако принадлежало оно уже мужику с пышной бородой и серой помятой шапке.
— Ваше превосходительство, — заговорил он глубоким басом, — извините за беспокойство, пожалуйста, взгляните на разметки. Передвинуть ли вправо, либо ж так оставить?
Григорий Васильевич пробормотал что-то невнятное, затем встал.
— Pardon, мальчик мой, — произнес он. — Очень невежливо с моей стороны, оставлять гостя… чего там?! — повернулся хозяин к мужику. — Скорее перебирай ногами! Не вишь, не один!
Когда они скрылись из виду, я снова стал рассматривать картины. Мое внимание привлекла одна очень необычная композиция, висевшая в самом неприметном углу: господин с мешком на голове и парадном костюме, а также дама, очень похожая на Наталью, с какими-то томными смиренными глазами. Ее светлая ручка лежала на груди, и странные черные и зеленые разводы пропитали ее роскошное белое платье, которое как будто бы сияло на фоне… что же изображено на фоне? Я никак не мог разглядеть с такого расстояния.
Я осторожно вылез из-за стола и медленно подошел к стене, дабы разглядеть подробнее. Как оказалось, при детальном рассмотрении я заметил на безымянном пальце девушки обручальное кольцо, изображенное, однако, в неприятном грязном оттенке. Позади пары я увидел толпу людей, сливавшуюся в одно неясное пятно. В основном то были мужчины в таких же костюмах, как и супруг Натальи, с такими же мешками на головах. Те цветные разводы и пятна оказались мхом и завядшими бутонами роз.
Робко скрипнула половица. Я обернулся на звук — у порога показалась Наталья. На ней было легкое платьице, а волосы со свободою лежали на плечах. Девушка с нерешительностью вошла в гостиную, тихо бросив между тем застенчивое «здравствуйте».
— Добрый день, — ответил я, глядя на нее с задумчивым интересом. — Отчего же Вы так взволнованы?
Мне пришлось мысленно сделать себе замечание, что я совсем не умею начинать разговор с незнакомцами, тем более — с дамами.
Наталья чуть порозовела, опустивши взгляд в пол, затем нахмурилась и взглянула с большею решительностью:
— Извините меня, из-за моей невнимательности Ваше первое впечатление обо мне наверняка оставляет желать лучшего. — Она в чувствах убрала прядь за ухо, виновато прикрывая глаза.
— Почему же Вы так считаете? — Я с легким удивлением развернулся к ней всем корпусом. — К Вашему сведению, за свои два с лишним прожитых десятка, я в достаточной мере насмотрелся на роскошь и ненужное никому высокомерие.
Наверное, эта информация была несколько неуместна, хотя, в принципе, могло прозвучать и хуже.
— И все-таки, Вы, я думаю, разочарованы…
— У Вас краска на щеке. Прямо под правым глазом, да, именно тут. — Наталья в спешке старательно стала тереть лицо тыльной стороной ладони.
— Спасибо, — сконфуженно проговорила она.
Я видел в движениях ее нервозность, во взгляде явное сожаление, которое нередко доводилось замечать и у других дам, потому мне было лишь одно любопытно:
— Позвольте поинтересоваться, почему официальность и идеал в образе для Вас кажется чем-то, скажем так, непосредственно нужным для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах кого-либо? Меня?
— Я не могу знать Ваших предпочтений, вижу Вас впервые. Дядюшка хорошо о Вас говорил, мне стало любопытно с Вами познакомиться, — отвечала она уже более смело, — кроме того…, — Наталья быстро взглянула на картину, которую я рассматривал, и так и не договорила того, что хотела сказать. — Вы, верно, Владимир?
— Как Вы догадались? — На сердце потеплело, хотя она попросту угадала мое имя, притом, что выбора было не особо много.
Сейчас же я понял, что и этот вопрос прозвучал довольно нелепо, и из-за моей невнимательности ответ на него не был замечен ранее. Да, надо было уточнить, что я имел ввиду, как именно она определила, что перед ней именно я, а не Дмитрий. Однако та, судя по всему, поняла меня верно:
— Дядюшка показывал Вашу фотографию. Точнее, вашего класса в гимназии,
— Любопытно, что Вы запомнили мое детское лицо. А как же узнали сейчас? Все дети похожи.
— Нет, не все, — возразила Наталья. — Некоторые черты в ребенке не меняются до конца его жизни. Вы бы тоже заметили это, если бы занимались живописью.
— Кисть всегда была мне неподвластна, увы, — со слабым равнодушием в голосе сообщил я, тут же рассердившись за свой тон, ибо взгляд Натальи вновь с беспокойством опустился. — Кстати об этом, у Вас чудесные картины. Особенно меня заинтересовала эта. — Я указал рукой на работу перед собою. — Это Вы?
Наталья подошла ближе. Я уловил слабый аромат жасмина и ванили, невольно засмотрелся на худенькие белые плечики, выглядывавшие из-под нежного оттенка пурпурного платья.
— Да, — подтвердила, наконец, она. — Это я и мой супруг два года назад. Я написала эту картину в Мюнхене.
Я непроизвольно посмотрел на ее голую руку, однако пальцы были спрятаны.
— Почему же Вы изобразили его… таким образом? Да и всех остальных?
— Я слышала, Вы пишите стихи, к тому же, еще и музыкант, — вдруг осторожно произнесла она. — Мне очень интересно узнать Ваше мнение на счет этого.
Я почувствовал, как трепетно забилось сердце, как волна ликования накрыла мое тело, но разумом я оставался все также спокойным.
Я внимательно присмотрелся к господину на переднем плане: холщовый мешок
