ей сдавать ее же бутылки.
— Критика мимо ушей, — заявлял Вася. — Ты план по стеклотаре на одном мне выполняешь. Ты лучше дай мне каку-нить живность.
— А ты-то! — упрекнула Оксана Кирпикова и, как он ни доказывал, что не выпил, не поверила.
— Да разве тебе чего докажешь? — обиделся Кирпиков.
— Ты своей Варварушке доказывай. Посылай свою страдалицу деньги собирать.
— Деньги и вещи согласно описи, — бормотал Деляров, — а также народное изречение: хрен с ём, подпишусь на заём! А также устное пение собственного творчества…
— Поднимайтесь, — говорила Оксана, — баиньки пойдем.
Кирпиков погнал мерина домой. Вдалеке раздался собачий лай, визг, потом все затихло. Видно, Вася не сплоховал…
И еще день прошел. Эти дни стояли теплые, ночью поднимался туман, заслонял лунный свет. Жалко: луна весной особенно хороша, а свет ее не доходил до земли, тратился понапрасну. Лунное сияние могли видеть пассажиры тяжелых самолетов, но им предстояло долго лететь — и они старались быстрее заснуть. Одна только девочка с русой косой, командир октябрятской звездочки, смотрела неотрывно на облака сверху — и ей хотелось спрыгнуть и покататься на лыжах. Она поворачивалась сказать отцу, но тот спал и видел земные сны. Ведущий пилот и штурман также могли бы любоваться белыми полями облаков, если бы не считали облачность помехой.
6
— Гонят нас, конец марта. Утром метелит, днем распускает. Наст режется, под снегом вода. До чего едкая! Чуть не каждый день гоняли мины топтать. Так и называлось: мины топтать. Господи, твоя воля, разберись и пойми, — говорила соседка Дуся.
— Ой, не говори, чего пережили, какую войну скачали, — подтверждала Варвара.
Они сумерничали. Все разговоры были о пережитом, потом переходили на нынешнюю молодежь, которая в их годы с мизинец ихнего не перенесла, что хоть маленько бы почитали стариков и что вообще не разбери-поймешь, чего делается: и парни охальные, и девицы — бесстыжие лица, и погода вертится, и мужики в две глотки льют, а ведь что бы, кажется, не жить: и телевизоры стоят, и в магазинах любой материи полны полки, носить не износить, и пенсию выдают, но уж больно молодежь непочетники, идешь по тротуару, так и прут навстречу, так и сшарахнут. А все от атома. От него, от него, леший бы им подавился. Да атом бы черт с ним! Бога забыли.
Но какие бы проблемы ни решал женский ум, он непременно займется решением одной-единственной проблемы — проблемы проклятых мужиков. И хотя поется в частушке: это слишком много чести — говорить про мужиков; хотя и сами мужики в припадке совести понимают, что не только разговора о себе не заслуживают, вообще ничего не заслуживают, тем не менее, тем не менее…
— Это чего же, — встрепенулась Дуся, — второй чайник додуваем, как бы не опузыреть. Дак вот чего я начала-то: гоняли мины топтать, а не пойдешь — застрелят. Детей, правда, разрешали дома оставлять. Топчите, говорят, топчите, партизанам спасибо говорите. Так умучаешься, думаешь, хоть бы уж скорее взорваться.
— Ой не говори, ой не говори, — поддакнула Варвара.
Она все ждала стука калитки. Но нет — привычно протяжно тянулись составы да хлопало белье на веревке под окном.
— Дак не пьет твой-то? — Этим вопросом Дуся выдала себя. Не смогла утерпеть: уж слишком высоко взлетела история трезвости Александра Ивановича и была видна всем.
Но Варвара не поддержала разговор и ответила косвенно:
— Нарасхват ведь он. На кусочки растаскивают. Пей, Дуся, конфетами угощайся. Не пишет Рая-то?
Напоминание о дочери было ответным ударом. Дуся записывала нынешнюю молодежь в непочетники именно из-за дочери. Дочь Рая не стала посылать переводы, а была должна, считала Дуся. Рая выскочила замуж внезапно, покрыла грех венцом и переводами как бы искупала его. Но время прошло, и грех, видимо, показался искупленным.
— Пишет, — ответила Дуся, — набрала мне и себе на юбку и кофту сколько-то банлону, сама привезет, что из-за пустяков почту мучить.
Варвара вернула разговор на воспоминания:
— Мне в войну другим боком досталось. Мужик в армии. Бригадир привел во двор жеребую кобылу: береги, отвечаешь лично, никому не давать, иначе под статью, вредительство. Ошпарю солому кипятком, тяпкой иссеку, отрубей добавлю, а отрубей-то! — весь амбар выползаю, косарем скребу. Все понимала, матушка, говорить только не могла. Ухожу куда, с избы замок сниму, на хлев навешу. Сберегла. И так вторую зиму. Дрова на себе, воду на себе, но трех жеребят — двух в армию, одного на лесозаготовки… Ой! — вздрогнула от стука Варвара. — Не идет ли?
Обе прислушались.
— Ветром шабаркает, — сказала Варвара и этим выдала свое нетерпеливое ожидание мужа. И поневоле поделилась: — Боюсь, Дусенька, так боюсь, лучше бы выпивал. А как скопится да прорвет, дак… — Варвара замолкла, будто отшатнулась от ужасного видения.
— Какой ни есть, — вздохнула Дуся, — какой ни есть, а мужик. А без него-то вдесятеро тяжелей. — И поджала губы.
Мнение поселковых жителей сводило Дусю с Деляровым. Она не сопротивлялась, но боялась продешевить. Неизвестно еще, кто этот Деляров да и хочет ли он сам, — словом, курочка была еще в гнезде, яичко не было снесено, и сплетня жевала несуществующую яичницу.
Дверь, по выражению Варвары, шабаркнуло, но уже не ветром. Вошел хозяин, вошел с такой силой, что по ошибке открыл дверь не в ту сторону. Дуся, взвизгнув, исчезла.
— Где? — спросил Кирпиков бледнеющую Варвару. — Где эти сволочные деньги? Дай их сюда.
— Саня, Саня…
— Дай их сюда, пойдешь по дворам и отдашь обратно. Сейчас же!
— Их нет, — выговорила несчастная Варвара, — их невестка увезла… на твое, на наше имя сберкнижку заведет.
— Так, — сказал Кирпиков и сел.
Пока он бежал домой, пока распрягал мерина, он уговорил себя не пороть горячку. «Невестка, — подумал он, — она и тут подтакалась, она и тут…»
— А ты, дура, — спросил он, — отдала? Ты, безмозглая, ходила по домам, меня позорила. На это у тебя ума хватило. Ум у тебя в два пальца. Муж не пьет, не курит, мало?! — Он посидел, обвел взглядом чисто прибранную теплую избу. — Забирай свои хунды-мунды и катись к своей невестке.
— Убей, не поеду. Выгони, ты сильней. — Варвара чуть не плакала. Муж сидел мрачно и неподвижно, и слеза в голосе не пронимала его. Тогда Варвара пошла в наступление: — Не имеешь права выгонять, дом на мне записан.
На ком был записан дом, они оба не знали, но Варвара знала закон — человеку без жилья нельзя. Но и это не прошибло Кирпикова. Он достал с полатей дощатый чемодан-сундук. В чемодан полетели платья, туфли (одна пара), полушалок, халат. Комкая
